Дорогой друг Декстер

Под лампочкой стоял большой тяжелый старый стол с квадратными ножками, облицованный белым кафелем. Большое зеркало висело на стене под углом, позволяющим ему отражать то нечто, что бы это ни было, что лежало на столе. И в отражении лежащего посередине стола, был a… гм…

Хорошо. Полагаю, изначально это было человеком, вероятно мужчиной, выходцем из Латинской Америки. Трудно определить в его текущем состоянии, которое, признаюсь, поразило даже меня. Однако, несмотря удивление, я должен восхититься тщательностью работы и опрятностью. Она могла бы вызвать ревность у хирурга, хотя мало кто из хирургов смог бы объяснить подобную работу в ООЗ.

Я никогда не думал, например, о таком образе отрезания губ и век, и хотя я горжусь своей опрятной работой, у меня ни разу не получалось сделать это не повредив глаз, которые катались взад и вперед, неспособные закрыться или даже мигнуть, всегда возвращаясь к зеркалу. Всего лишь догадка, но я предположил, что веки были срезаны последними, намного позже того, как нос и уши были "о так аккуратно" удалены. Я не мог решить, однако, сделано это было до или после рук, ног, гениталий, и т. д. Трудный выбор, но на первый взгляд, все сделано должным образом, кем-то, у кого было много практики. Мы часто говорим об очень опрятной работе с телом как о «хирургической». Но это была настоящая хирургия. Не пролилось ни капли крови, даже из рта, откуда были удалены язык и губы. Даже зубы; следует восхититься такой удивительной тщательностью. Каждый разрез был профессионально закрыт; белый бандаж был аккуратно прилеплен скотчем к каждому плечу, где когда-то висели руки, и остальная часть разрезов была залечена не хуже чем в лучшей из больниц.

С тела было срезано всё, абсолютно всё. Ничего не осталось кроме голой невыразительной головы на обнаженном теле. Я не мог вообразить, как можно сделать это, не убив объект, и определенно за гранью моего понимания было зачем кому-то хотеть этого. Это демонстрировало жестокость, которая заставляла задуматься, а правда ли создание вселенной было такой уж хорошей идеей. Простите, если это кажется лицемерным, исходя от Смертоносного Декстера, но я отлично знаю кто я есть, и это – ничего подобного. Я делаю то, что Темный Пассажир считает необходимым, применительно к тому, кто этого действительно заслуживает, и это всегда заканчивается смертью – что, я уверен нечто на столе согласилось бы, не такая уж плохая штука.

Но это – чтобы сделать все это так терпеливо и тщательно и оставить в живых перед зеркалом… Я чувствовал черное удивление, дрейфующее из глубины меня, как будто впервые мой Темный Пассажир почувствовал себя немного незначительным.

Нечто на столе, казалось, не зарегистрировало мое присутствие. Оно просто продолжало издавать этот собачий вой, без остановки, на той же ужасной колеблющейся ноте снова и снова.

Я услышал как Деб пихается позади меня. “Иисусе,” сказала она. “О, Боже… Что это?”

“Не знаю,” отетил я. “Но по крайней мере это не собака.”

Глава 8

Оглянувшись на тихий порыв воздуха, я посмотрел позади Деборы, и увидел что прибыл Сержант Доакс. Его глаза обежали вокруг комнаты, а затем прикипели к столу. Признаю, мне было любопытно понаблюдать его реакцию на подобный экстрим, и это было интереснее, чем просто стоять и ждать. Когда Доакс увидел центральную экспозицию кухни, его глаза застыли на ней, и он замер так неподвижно, как будто был статуей. Спустя долгое мгновенье он двинулся к столу, скользя медленно, как будто по тонкой проволке. Он скользнул мимо нас не заметив, и остановился у стола.

В течение нескольких секунд он таращился на это. Потом, все еще не мигая, он полез в свою спортивную куртку и вытянул пистолет. Медленно, без выражения, он прицелился между немигающими глазами все еще воющего нечто на столе. Он поднял пистолет.

“Доакс,” каркнула Дебора, откашлялась и попробовала еще раз: “Доакс!”

Доакс не отвечал, не отводил взгляд, но и не спускал курок, какой позор. В конце концов, что мы собираемся делать с этой штукой? Оно не сможет сказать нам кто с ним это сделал. И у меня было чувство, что его дни в качестве полезного члена общества закончились. Почему бы не позволить Доаксу избавить его от страданий? А затем мы с Деб будем вынуждены сообщить о том что сделал Доакс, его уволят или даже заключат в тюрьму, и мои проблемы с ним будут решены. Это выглядело элегантным решением, но Дебора никогда на такое не согласится. Она может быть такой суетливой и официальной одновременно.

“Убери оружие, Доакс,” сказала она, он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, хотя остальная его часть оставалась абсолютно неподвижной,

“Единственное что мы можем сделать,” сказал он. “Поверь мне.”