Дорогой отцов

Через пятнадцать минут в штаб батальона вошли три солдата второй роты, за ними прибыли гвардейцы других рот, затем показались пулеметчики, среди них был Уралец. Лебедев с жалостью взглянул на любимого солдата. Уралец, казалось, уносил из батальона не только свою силу, но и отнимал какую-то долю его собственных сил.

— Что сказать вам, товарищи? — обратился Лебедев к бойцам. — Мне жаль вас отпускать, но приказ для нас — закон. Идите и делайте свое солдатское дело так же хорошо, как это вы делали в своем родном батальоне.

III

Пришел комиссар батальона. Он был спокоен, нетороплив.

— Ну, вот и познакомились, — сказал комиссар, протягивая руку. — Иван Петрович, накормил батальонного?

— Чай собирались пить, да помешал полковник, — ответил Флоринский. — Обобрали нас, товарищ комиссар.

Комиссар улыбнулся.

— Знаю, — с усмешкой проговорил он.

— Непонятно, товарищ комиссар, одно: Волга сапоги нам заплескивает, а пополнения не дают больше недели. И даже наших отбирают.

— Собственник вы какой, Иван Петрович. Пережитки капитализма живут в вашем сознании, — пошутил комиссар.

За чаем говорили о мелком и незначительном, но за всем этим у каждого была одна и та же забота: что привело их сюда и чему они призваны служить. Лебедев сидел за столом дольше всех. Он не столько ел, сколько пил чай, густой и ароматный, и время от времени бросал на комиссара короткие взгляды. Нельзя сказать, что комиссар сразу обворожил Лебедева, и не этого хотел Григорий, не это самым важным было для него. Важно то, что с этим человеком его свела судьба на тяжком жизненном пути, и все лишения и трудности войны придется делить пополам. Найдутся ли пути к взаимному пониманию? Лебедев любил прямоту, искренность в отношениях с людьми и порицал человеческую кривизну всем своим существом. Товарища и друга ему думалось встретить в лице комиссара. Комиссар первым повел беседу о батальоне. Он говорил давно известные истины, и тем не менее Лебедев слушал его с большим вниманием. Комиссар говорил спокойно. Он находил в давно известном новое, на первый взгляд незначительное, но от этого незначительного веяло свежестью. И Лебедев понял, что все понятия и представления о человеке у комиссара сложились не столько из книг и учебников, сколько от жизненного опыта. Этого для Лебедева было вполне достаточно, чтобы определить свое отношение к нему.

— Я вам, товарищи, сейчас покажу один документик, — обращаясь к Лебедеву и Флоринскому, сказал комиссар. Он вынул из бокового кармана небольшую бумажку и с особой осторожностью развернул ее. — Слушайте: «Заявление. В партию коммунистов большевиков. Когда народ мой исходит слезами и захлебывается кровью, мне нельзя быть беспартийным большевиком». — Комиссар читал заявление с заметным волнением. Помедлив, он спросил: — А чем написано заявление? Собственной кровью. — Помолчал. — Я уже беседовал с этим бойцом. Много прекрасного на этом свете, но из всех совершеннейших явлений самое чудесное — человек. «Человек — это звучит гордо», — сказал Горький. Иван Петрович, вы прочитали его рассказ «Маленькая»?

Флоринский смутился.

— Начал, товарищ комиссар, но, видите ли, обстановка, — извиняющимся тоном ответил начальник штаба.

— Потому-то я и просил прочесть «Маленькую». Чтения на пять-семь минут, а ума там на целый свет. И главное, о человеке. О простом неграмотном русском человеке. Поразительно верно схвачено. Вы, товарищ Лебедев, этот рассказ читали?

— Да, — ответил Лебедев. Ему уже нравился комиссар. И какие-то невидимые нити протянулись к нему. — Старики — муж и жена — идут по обету за тысячу верст помолиться за чужую девушку.

— Удивительно трогательный рассказ, — восхищенно произнес комиссар. — Настоящая горьковская вещь. — Согнал с лица легкое раздумье, заговорил деловым тоном: — Вы, товарищ комбат, не обратили внимания на пианино, что стоит в подвале пулеметной роты? Я приказал политруку поберечь инструмент. Хочу клуб-блиндаж для бойцов оборудовать. Как по-вашему — стоящее это дело?

Лебедев улыбнулся, вспомнив сказанную полковником фразу: «Новинка комиссара».

— Не разделяете? Напрасно. Бойцам это нужно.

— Почему же нет? Я просто вспомнил полковника, — ответил Лебедев.

— А-а, — рассмеялся комиссар. — Мы его завербуем в свою батальонную самодеятельность. Выберем потише вечерок и зададим солдатский бал на страх врагам. Мне по душе ваши приказания насчет батальона-невидимки. Я уже беседовал с политруком и на этот счет. — Поднялся и, потягиваясь, сказал: — Ну что же, товарищи, вы как хотите, а я сосну часок.

— Ложись, комиссар, ложись, — с искренним уважением проговорил Лебедев.

— Чертовски хочется разуться, лечь на свежую постель и захрапеть на целую неделю, — мечтательно сказал комиссар, укладываясь на обожженную койку.

Лебедев подошел к телефону. Вызвал командира пулеметной роты.