Дорогой отцов

Вот и конец траншеи. Дальше — спуск к Волге. Лебедев остановился. Брезжил рассвет.

— Вот здесь и похороним, — сказал он.

И, когда посветлел восток, в морозном воздухе, над свежей могилой прогремели залпы салюта, последняя воинская почесть бессмертной.

XV

Лебедев, вернувшись в свой блиндаж, резким движением повесил автомат на стенку и лег на койку. Ему хотелось на время забыться, остаться наедине со своими мыслями, которые унесли его в мир судеб дорогих и близких ему людей. «Что станет с Алешей, с Машенькой, если… если…»

Дежурный связист прервал думы Лебедева, ему звонили из штаба полка. Комбат нехотя поднялся и вялым шагом подошел к телефону. Говорил начальник штаба полка. Он предупредил Лебедева о том, чтобы комбат был готов к военному совещанию в любой час у комдива.

— Александр Ильич может вернуться от командарма в любую минуту, — заключил начштаба свой разговор с Лебедевым.

Комбат по голосу и тону, каким говорил начальник штаба, понял, что Чуйков собирал генералов не на чаепитие. И не надо быть особо прозорливым, чтобы предположить нечто важное и существенное, о чем мог говорить генерал. Кое-кто из старших офицеров уже знал, что у командующего фронтом Еременко накануне состоялось совещание с командующим армиями. Было известно и то, что сам командующий фронтом на несколько дней отлучался с фронта по вызову более высокого начальства. И это было верно: командующих фронтами вызывал на совещание представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковник Василевский, прибывший координировать наступление трех фронтов — Юго-западного, Сталинградского и Донского.

Командующий Сталинградским фронтом Еременко, ознакомившись с планом наступления под Сталинградом, был обрадован, он увидел в нем и свои мысли, и свои соображения, о которых официальным путем докладывал Верховному Главнокомандованию еще в первой половине октября. Такой план, следовательно, был ему очень близок, и выполнять его хотелось с большим усердием. Напутствуя командующих армиями и желая им успехов, Еременко, задержав Чуйкова, сказал ему:

— Ну, Василий Иванович, уверен, ваша армия и на этот раз с блеском выполнит свою задачу.

Командиры дивизий ждали Чуйкова.

Разговор между ними не клеился, каждому думалось: «Что скажет командующий? Что?»

Родимцев волновался не меньше других. Он зашел в комендантский блиндаж и оттуда позвонил своему начальнику штаба, приказав ему собрать на совещание командиров полков и батальонов. Он еще не знал, что скажет командующий армией, но по духу и смыслу всего происходящего был уверен, что слухи о наступлении, как подводное течение, просочились в его полки, и не дать выхода этому течению было бы непростительной ошибкой. И генерал, вопреки своей привычке говорить коротко и спокойно, на этот раз изменил своему характеру. Его голос не мог скрыть радостного возбуждения, и он не пытался этого делать.

Командующий вошел в блиндаж какой-то новой для него походкой, легкой и молодцеватой. Он энергично оглядел собравшихся. Взгляд его был прямой, без суровости и отчуждения. Его глаза откровенно говорили: «Знаю, знаю, чего вы ждете от меня».

— Все собрались? — спросил Чуйков. — Вы, товарищи генералы, видимо, догадываетесь, зачем я вас пригласил. Да, я официально подтверждаю — наступление начинается, обещанный праздник пришел на нашу улицу раньше, чем мы могли предположить. С наступающим праздником, товарищи офицеры! — голос командующего задрожал, и эта дрожь передалась всем. — Объявите войскам, поздравьте бойцов и командиров с этим наступающим праздником. Воздайте им должное. Мне кажется, что некоторые командиры несколько были скуповаты на поощрения. В особенности вы, Петр Ильич, — обратился командующий к Медникову. — Как вы себя чувствуете на своем мыске?

— Неплохо, Василий Иванович. А теперь тем более. Скоро жилищный кризис разрешим самым радикальным образом.