Дорогой широкой

— Ещё как бывает, называется — петля времени. Случается, время петлёй Мёбиуса закручивается. Думаешь, я зря на ось ваше гнутое колесо ставил? Конечно, получается парадокс. Слыхал такое слово? Это, когда человек такой дока, что разом в паре мест может находиться.

— Фиг с ним, — сказал Юра. — Пускай парадокс, лишь бы доехал нормально. Сколько мы вам должны?

— Ой, — вздохнул Коля. — Если на деньги считать, то у вас таких нет. Так что, наливай стакан — и будем в расчёте.

— Стакан чего? — не понял Юра.

— Не иначе — молока, — с презрением ответил Ключник.

— Я сейчас! — крикнул Юра и убежал. Вернулся он через минуту, с полуторалитровой лимонадной бутылкой, полной молока.

— Рынок уже закрывался, — радостно сообщил он, — но я там Нину Берёзкину встретил, из Горки, так у неё как раз полтора литра оставалось. Вот! У Берёзкиных знаешь какое молоко? Почти как у мамы!

— Я так и знал, — обречённо произнёс Коля. — Нормальные люди ко мне не ходят... Ну куда я дену молоко?.. Не пить же его в самом деле?

Он подошёл к ларьку, принялся опускать железную штору. В каждом движении мастера сквозила покорность недоброй судьбе.

— Постой, жаланненькой! — раздался голос.

Мужчины оглянулись. К ларьку изо всех сил спешила бабка, очень похожая на самую первую заказчицу этого дня.

— Ох, едва поспела! Сделай божескую милость — ключ у меня потерялся, новый нужон.

— Какой ещё ключ?! — на вдохе вопросил Николай.

— От хлева. Телёнок там запертый, с утра голодный. Ревмя ревит, бедной, а я и поберечь его не могу. Вся обыскалась — нет ключа.

— И запасного у тебя нет? — для порядка задал Коля бессмысленный вопрос.

— Нету.

— И замок не принесла, на двери висит?

— Где ж ему ещё висеть? На двери.

— Ну чем я провинился перед судьбой?! — на рыдающей ноте взмолился Коля. — В жизни никому дурного не делал, за что же меня так наказывать?

Поднял штору, которую так и не успел запереть, и сказал уже нормальным голосом:

— Сейчас принесу образцы, покажешь, какой у тебя ключ был.

* * *

— Есть тут моряки?! — призыв остался без ответа. Несмотря на час пик, столовая на Вокзальной улице была почти пуста; за одним столиком натужно беседовала пара молодых любителей пива, да имелось человек пять обедающих, каждый из которых старался занять отдельный столик. Заводить знакомства в таком месте никому не хочется.

Подвыпивший мужичонка лет шестидесяти с виду оглядел победным взором зал и вновь громко спросил:

— Есть тут моряки?

Моряков поблизости не наблюдалось. Слишком далёк город Пестово от ближайшего моря, а река Молога хоть и считалась полета лет тому назад судоходной, но последние десятилетия обмелела, как и все русские реки, и сейчас уже никто не припомнит, когда последний раз поднималась баржа от Рыбинского водохранилища до устья речки Меглинки..

— Море, море, не может жить без моряка! — затянул мужичонка на ни с чем не сообразный мотив.

На песню отклика тоже не последовало.

— Я моряк! Слышите?

Куда там, не слышат.

Морячок огляделся ещё раз и, безошибочно выделив среди посетителей Юру и Богородицу, двинулся к их столику.

— Держи краба! — объявил он, протягивая руку. Богородица вежливо пожал немытую пятерню.

— У меня день рождения сегодня, — пояснил морячок, — поэтому я праздную, потому что я моряк! Я в Цусимском сражении участвовал!

Последнее заявление, громкое, на весь зал, наконец нашло отклик. Гражданин в соломенной шляпе, явно сельский интеллигент, вскинул голову и неосторожно произнёс:

— Цусимское сражение сто лет назад было.

— Вот именно! — вскричал мужичок-морячок. — У меня день рождения сегодня, мне сто шесть лет!

— Ты что, в шесть лет в Цусимском сражении участвовал? — неделикатно поинтересовался Юрий.

— Участвовал! — уверенность цусимца не знала границ. — Я сыном полка был у маршала Жукова. Наша военная молодость, Северо-Западный фронт!..

— И во сколько же лет вы были сыном полка у Жукова? — уточнила соломенная шляпа, очевидно, крепко верившая в логику и арифметику.

— Был! — вопреки логике и арифметике упорствовала морская натура. — Сначала в Цусимском сражении, а потом на фронт сбежал к маршалу Жукову! Он меня лично знал... Мне сто шесть лет, у меня день рождения сегодня, — последнее прозвучало как окончательный и неопровержимый аргумент.

— У тебя каждый день день рождения, — внесла свою лепту буфетчица.

— А ты молчи, ты меня и вовсе не знаешь. Я вообще тут проездом. Сейчас на сандовский поезд сяду, и поминай, как звали, уеду в родные Харовичи. Там меня каждая собака знает, спроси кого хошь, всякий скажет, что я у Жукова служил в Цусимском сражении. Я моряк, моряка все знают! Неосторожно произнесённое название деревни вовлекло в разговор ещё одного человека. Прежде этот коренастый, пожилой, но ещё крепкий мужчина ел шницель с таким серьёзно-презрительным видом, что даже морячок не решался обратиться к нему со своими песнями. И вот теперь, оторвавшись от шницеля, мужчина спросил:

— У кого ты в Харовичах живёшь? В чьём доме?

— Я в собственном доме живу.

— Где? Который дом?