Дорогой враг

Я не могу плакать. Пытаюсь выдавить хоть слезинку, но ничего не выходит. На душе висит камень, а в горле застрял огромный ком. Но слез нет. Ты тоже ни разу не плакала. Как бы сильно мы ни спорили, я никогда не видел, чтобы ты пролила и слезинку. Как и я. Отчего в голове возникает вопрос: «Почему мы не можем плакать?» Мы что, какие-то неправильные? Или ты плачешь, когда никто не видит? Этими вопросами я время от времени задаюсь. Знаешь, я пытаюсь заплакать, чтобы прочувствовать скорбь. Вообще-то, я скорблю, просто не так, как ожидал.

На самом деле — и я признаюсь в этом только тебе, поскольку ты никогда не получишь это письмо, — я даже счастлив.

Она оставила мне все. Дом, деньги, все.

Но не деньги делают меня счастливыми. А свобода.

Свобода, Делайла. Вот что она мне дала.

Я знаю, ты скажешь, мол, у тебя всегда были деньги. Но это не так. У меня ничего не было, все это принадлежало ей. Деньги принадлежали ее семье. У меня было только небольшое содержание. Он — мой отец — не позволял мне работать. Ни один Сэйнт не будет работать за гроши. Что полная чушь, поскольку он сам начинал с нуля, просто не хотел, чтобы кто-то узнал об этом.

То ожерелье, которое я отправил тебе — то, которое ты не захотела принять, — было куплено на все мои сбережения. Годы накоплений ради возможности вырваться отсюда. Но я решил потратить их на тебя, как наказание за все мои проступки. Слишком много драмы с моей стороны, тебе не кажется?

Теперь это уже не важно. Тебе это не нужно. А у меня денег — куры не клюют. Неприлично много.

Благодаря им я дышу свободно. Я впервые могу дышать.

И это все потому, что мама умерла.

Извращенное чувство счастья.

Неужели мы настолько испортились, Делайла? Или это только мне так кажется?

В любом случае я сваливаю отсюда. Собираю вещи и уезжаю в Беркли, а не в альма-матер отца, штат Алабама, на чем тот настаивал. Потому что, да пошел он.

Как бы то ни было, похороны состоятся завтра. Будь ты здесь, ты бы держала меня за руку? Смею предположить, что нет. Однако мне интересно, если бы я взял твою руку, ты бы отпустила ее или приняла бы ее из вежливости. Хотелось бы мне это выяснить.

Мейкон

— Я бы держала тебя за руку, — шепчу я, мои руки дрожат. — Если бы я была там, я бы не отпустила тебя.

Но Мейкон исчез. В какой-то момент он вышел их кухни. Я страдаю вместе с ним из-за той боли и замешательства, которыми пропитаны страницы. Мне хочется плакать из-за него. Он прав, я никогда не смогу по-настоящему справиться с этим. Но я понятия не имела, что он тоже.

Его голос в моей голове говорит продолжить. И я беру следующее письмо.

Делайла,