Дорогой Жан…

Увы, сыскное дело во Франции позорнейше отстает в сравнении с другими государствами Европы, не говоря уж о Новом свете. Система господина Бертильона, основанная на измерении физических параметров преступника, была для своего времени передовой и позволила создать точный и подробный реестр преступного мира Франции. Но для нашего случая она не годится, так как нет преступника, которого можно было бы уличить в злодействе. Здесь неоценимым был бы опыт других стран в применении исследований отпечатков пальцев, как это делается в Англии, Индии, Аргентине. Печально, что Сюрте, ставшая прообразом Скотланд-Ярда, столь отстала от британского кузена. Простите, я увлекся. Но если бы кто-то собрал отпечатки пальцев на местах гибели девушек, их можно было бы исследовать и привести к одному образцу, который и принадлежал бы преступнику. А сравнив с каким-нибудь всеобщим каталогом жителей Франции… Что об этом говорить, скажете вы и будете совершенно правы.

Но вот что я заметил, господин инспектор, исследуя архивные дела о гибели блондинок. Самые ранние записи, тысяча девятьсот двадцать пятого года, о гибели пяти девушек – из Роана в департаменте Луары. Затем – Вильфранш-сюр-Мер – три жертвы. В тысяча девятьсот двадцать седьмом году чудовище убивает четырех девушек в окрестностях города Ним, в Лангедоке.

Господин инспектор, я думал над его логикой даже, кажется, во сне. Посмотрите на карту! Каждый год он перемещается в новый регион. А ведь регионы, как вы знаете, были образованы сравнительно недавно, после мировой войны, в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Потому никто и не связывал эти дела, что полиция разных регионов совершенно не обменивается между собой информацией. Только потом, в нашем парижском архиве, эти дела могли бы быть упорядочены и классифицированы, если бы кто-нибудь прислушался к моим предложениям о реорганизации архивов. Но я снова отвлекся. Итак, регионы! Наш монстр движется строго по часовой стрелке, по побережью, как бы опоясывая Францию. Не знаю, что происходит в его воспаленном мозгу, но мою теорию легко проверить. Тысяча девятьсот двадцать восьмой – окрестности Тулузы, как вам известно, – Пиренеи. Тысяча девятьсот двадцать девятый – Аквитания, городок Аркашон. Затем Пуату, Луара и, в прошлом году, Бретань!

Господин инспектор, я с полной уверенностью осмелюсь утверждать, что в этом году убийца будет в Нижней Нормандии. Конечно, вы можете сказать, что это больше семнадцати тысяч квадратных километров – и будете правы. Но у нас есть шанс если не опередить чудовище, то хотя бы остановить его, выследив, как волка-людоеда, по кровавым следам.

Господин Жавель обещал переслать вам мое письмо, я от всей души надеюсь, что оно попадет к вам вовремя. Сейчас середина сентября. Значит, у нас есть еще, как минимум, пара месяцев. Жду от вас известий и позволения присоединиться, а пока продолжаю исследовать все, что могло бы помочь в поисках твари.

Искренне ваш Андре Легран.

15 сентября 1933 года,

Сен-Бьеф, Нормандия

Дорогой Жан,

У нас по-прежнему льют дожди. В доме холодно и сыро, так что я окончательно переселился в спальню. Обои в углу напротив кровати позеленели и покоробились, вечером, засыпая, я смотрю на пятна и развлекаюсь детской игрой: пытаюсь увидеть в их очертаниях замки, чудовищ и лица людей. Отблески пламени в камине и тени от него играют на обоях, меняя границы пятен, и будь я более склонен к суевериям, непременно попытался бы увидеть в них прошлое. Почему не будущее? Оно и так мне прекрасно известно, сам понимаешь, и ничего привлекательного в этом знании нет. А вот позади осталось многое, на что хотелось бы еще раз бросить взгляд…

Сегодня меня разбудил колокол деревенской часовни. Он звонил долго и мерно, а выйдя на склон, обращенный к Сен-Бьефу, я увидел длинную процессию, вьющуюся среди холмов. В черных плащах и шляпах, под черными же зонтиками, сберегаемыми, кажется, единственно ради дождливых похорон, добрые сен-бьефцы были удивительно похожи на понурых ворон. Кто знает, кого они провожали в последний путь? Не я. И невольно ловлю себя на мысли, что мне это совсем не интересно. Все сильнее отдаляясь от людей, словно тень, сходящая в царство Аида, я с непрестанной жадностью смотрю на приметы уходящего лета: по утрам заметно холоднее, яблоки в саду покрываются восковым налетом, а ежевика, оплетающая перила беседки, покрыта сизо-черными кислыми ягодами, такими плотными, что даже на пальцах от них не остаются пятна. Раньше они казались намного мягче и слаще, и это не ностальгия, ведь я помню, как матушка собирала их, чтобы сделать начинку для пирога. Ее пальцы потом испещряли лиловые кляксы, такие забавные и милые на бледной нежной коже, словно нерадивая школьница испачкалась чернилами. Отец ловил ее руку, когда она, лукаво смущаясь, поднимала ее к глазам, и целовал, улыбаясь в усы. А я, маленький, не понимал смысла этой игры, ведь меня-то за испачканные руки всегда ругали…