Дороже рубинов (ЛП)

Я просыпаюсь утром, ощущая еще более сильный запах мочи, пота и пыли теперь, когда вновь устанавливается жара. Я слышу вздох и затем шорох простыней, доносящиеся из смежного номера.

Черт побери, мне тошно оттого, что Призраку там перепадает, пока я лежу здесь в компании лишь с утренним стояком. Этот жалкий мудак не стоит ее времени – ей следовало бы понять это уже давно. Он такой невероятный слабак, вечно испытывающий угрызения совести из-за любого подонка, которого ему приходится прикончить по долгу службы.

Разумеется, женщинам это нравится. Мне даже хочется ворваться туда и сказать ей, что так называемые чувствительные мужчины не всегда хороши в оральном сексе.

Вместо этого я тихо дрочу в грязные простыни, плотно зажмурившись и представляя себе воображаемую Дану, которая не спорит, а просто отсасывает мне этими своими будто созданными для минета губами.

Не слишком-то хороший заменитель реальной живой женщины.

Мне нравилась ее компания. Мне нравилось смотреть на ее блестящие волосы и упругую маленькую попку, примостившуюся на сиденье рядом со мной. Уж лучше слышать ее ворчание, чем просто включать радио для разгона тишины.

Я хотел узнать ее получше, выяснить, что добавило этой резкости в ее вопросы с тех пор, как мы последний раз сталкивались с ней лицом к лицу. Я хотел рассказать ей, что если бы мне пришлось убить ее в тот день, это оставило бы шрам на моей душе.

А ведь сейчас уже мало что оставляет шрамы на моей душе.

Я хотел поговорить с кем-то.

В последний раз я спорил с Кейт, когда еще учился в Академии. Это был День Благодарения, и мы ужинали в приятном вашингтонском отеле – грустное напоминание о том, что нас просто нигде больше не ждали.

Она заливала мне в уши какую-то студенческую хрень о гражданских свободах, защите неприкосновенности системы. Я ответил ей, что закон не является синонимом справедливости.

Это почти все, что я помню – это и поглощение большого количества водки с индейкой. Может, я был столь же сентиментален, как и она.

Она закончила университет с отличием, а я выпустился из Академии и начал работать на Бюро. Затем началось мое настоящее образование. Вот с того момента я больше не мог отвечать на ее вопросы, не обдумывая каждое свое слово.

В тот День Благодарения мы общались едва ли не в последний раз. Наш последний разговор был по телефону, когда я позвонил ей из холодной телефонной будки на пути из Вашингтона.

- Мое назначение совершенно секретно. Я не смогу дать тебе свой будущий адрес или номер телефона. Но я свяжусь с тобой, клянусь. Когда смогу.

Она плакала, пытаясь сделать так, чтобы я этого не услышал. Холодный пластик таксофонной трубки впивался в мою ладонь – у меня не было перчаток, идея позвонить ей возникла почти в последний момент.

- Алекс, что если что-то случится с тобой? Ты все…- Я слышу, как она подавляет рыдания, а заодно и следующие слова. Мы остались одни, и теперь я оставлял ее в еще большем одиночестве.

Я дважды звонил ей в последние три года. У меня не было ответов на ее вопросы. Прошлой осенью я просто оставил запись на автоответчике в Лос-Анджелесе.

Кейт была последней, с кем я мог разговаривать, что особенно иронично, учитывая, что мы постоянно спорили.

Я слышу слабый шипящий звук шепота из смежного номера, а потом наступает тишина.

Я давно приучил себя не шептать – шипящие звуки хорошо разносятся в воздухе. Фишка в том, чтобы научиться говорить очень тихим голосом.

***

- Лучше всего сейчас воспользоваться внедорожником. Я не планировал так долго ездить на пикапе. Мне совсем не нравится закрывать эту проклятую штуку всего лишь брезентом, - хнычет Крайчек. – Дайте мне часа полтора, и я смогу…

- Нет, - рычит Малдер.

Крайчек вздыхает, но заводит машину и выруливает с парковки мотеля.

Никто из нас не в состоянии выносить зловонную духоту мотеля после пробуждения этим утром, так что мы соглашаемся перекусить и обговорить дальнейшие планы. Малдер ощетинивается в ту же минуту, когда Крайчек заходит в наш номер, легко переступая через контейнер с газом; учитывая ослабевающий эффект наркотиков в его крови, атмосфера между ними изменилась, стала напряженнее.

А может, все дело в жаре. По радио сказали, что сегодня обещают 33 градуса по Цельсию при 89% влажности, что означает, что на Манхэттене стоит такая же погода, как в бассейне Амазонки. И могу спорить, что в джунглях пахнет куда лучше. Очертания Западной 131-й улицы слегка подрагивают в волнах жара, поднимающегося от асфальта. Мусорный бачок под фонарным столбом с надписью «ПОДБИРАЙТЕ ЗА СВОЕЙ СОБАКОЙ: ШТРАФ 50$ ЗА ЗАМУСОРИВАНИЕ» переполнен.

Мы едем в центр. Когда Крайчек поворачивает на 125-ю улицу, я спрашиваю его, куда мы направляемся, и он отвечает после короткой паузы:

- Я знаю одно место, где подают завтрак круглые сутки.

- И почему ты никогда не говоришь мне, куда конкретно мы едем? – резко бросаю я. – Адреса было бы достаточно. Или даже «Дана, мы едем к «Дэнни»». Чего угодно.

Малдер почем-то кажется обеспокоенным моей вспышкой. Крайчек переводит на меня взгляд и сдержанно вещает: