Дороже всех сокровищ

– С чего ты взял, что я чувствую себя прекрасно? Я чувствую себя словно поджаренный суслик! – шутливо ответила Жоли.

– Разве сусликов жарят? – удивился Гриффин.

– Жарят, – ответил Эймос с видом знатока. – Я ел. Мне, братишка, многое пришлось повидать на своем веку. Его вполне можно поджарить прямо в золе, как картошку. Потом снимаешь шкуру и ешь. А вот медвежатину, готов поспорить, ты никогда не ел.

– Никогда, – поморщился Гриффин. – И сказать по правде, не имею ни малейшего желания попробовать.

– Проголодаешься, – вставила Жоли, – съешь и tseeshuuye!

— Что это такое? – удивленно спросил Гриффин.

– Гриф-могильщик.

– Какая гадость! – скривился парень.

– Между прочим, вполне съедобен, если приготовишь его как следует, – заявила Жоли.

– Хватит! – прервал ее Гриффин. – Я знаю, ты начала весь этот разговор в надежде на то, что меня затошнит и я откажусь от обеда! Не выйдет! Я сам съем свою порцию!

Впрочем, когда они действительно остановились на обед, Гриффина уже настолько разморило от жары, что он даже не притронулся к еде, хотя жареная говядина выглядела вполне аппетитно. Зато воды он выпил чуть ли не полведра.

Гриффин сидел в тени скалы, усталым взглядом осматривая однообразный пейзаж, тянувшийся до самого горизонта, – кактусы, юкки, мрачные горы вдали…

– Долго нам еще идти? – спросил он у Джордана. Тот лежал в своей обычной позе – заложив руки под голову и прикрыв шляпой лицо. – Насколько я понял, скала, которую мы ищем, не так уж далеко от пика Хембрилло?

– Если верить Эймосу – точнее, его другу старине Сэму, – нам осталось до нее всего несколько шагов, – ответил Джордан.

– Но насколько я понял, ты ему не очень-то веришь. Я прав?

– Не то чтобы не верю, – вновь пробурчал из-под шляпы Джордан, – • но в пустыне порой трудно точно определить расстояние – пейзаж уж больно однообразный, мало ориентиров. К тому же не забывай, что Сэм, когда рассказывал все это, был пьян. Что до меня, то я, кажется, понял, о каком именно пике идет речь, – мне приходилось видеть его. Но в существование тоннеля я все равно не поверю, пока не увижу его собственными глазами.

– Жоли тоже видела второй пик, – напомнил Гриффин. Джордан сел, отбросив шляпу в сторону.

– У Жоли очень специфическая память, – фыркнул он. – Она запоминает только то, что хочет помнить.

– Все мы этим страдаем, – философски заметил Гриффин.

– Да, но твоя ненаглядная Жоли в особенности. Я знаю, ты считаешь, что твоя Жоли – невинный ягненок. Будь уверен, приятель, эта пташка – хитрейшее существо! Она говорит не то, что думает, а то, что ты хочешь от нее услышать.

– Неправда! – возмущенно воскликнула Жоли. Она сидела немного поодаль, не прислушиваясь к разговору мужчин, но, услышав свое имя, вся обратилась в слух. – Я всегда говорю то, что думаю, Жордан. Не надо… как это по-английски… вкладывать слова ко мне в рот…

– Ты хочешь сказать, – уточнил Гриффин, – что не надо приписывать тебе то, чего ты не говорила?

– Вот именно, – с обиженным видом ответила Жоли.

– Что, зеленоглазая, правда глаза колет? – усмехнулся Джордан.

– С правдой я и не спорю. Я спорю с… с…

Жоли запнулась, не в силах вспомнить слово «ложь». У апачей считается невежливым сказать напрямую человеку, что он лжет, на это надо как-нибудь намекнуть… Впрочем, у белых, кажется, с этим проще.

– С ложью, – подсказал слово Гриффин, и Жоли кивнула:

– Да, с ложью.

– Даже и сказать-то как следует не можешь без чужой помощи! – усмехнулся Джордан. – И после этого ты надеешься, что я поверю во все твои сказки? Впрочем, – добавил он после минутного размышления, – какая разница? Если мы действительно найдем золото – отлично, если нет – что ж, я снова останусь гол как сокол, подамся пытать счастья в Мексику, как и собирался до того, как встретил Эймоса…

Жоли подползла к Джордану на коленях и пристально посмотрела ему в лицо. Она должна задать ему давно мучивший ее вопрос – теперь или никогда.

– Признайся, Жордан, ты не хотел брать меня с собой? Я ошибалась в тебе, Жордан?

Джордан передернул плечами:

– По-моему, зеленоглазая, я никогда и не делал из этого секрета! Я, насколько помнится, никогда не давал тебе никаких обещаний, так что, видит Бог, моя совесть чиста!

– Дерьмо собачье! – пробурчал себе под нос Гриффин. Джордан сердито посмотрел на племянника, но тот отвернулся от него в другую сторону.

Джордан снова повернулся к Жоли. Она уже встала с колен и смотрела на Джордана взглядом, пронзавшим словно нож. Лицо ее раскраснелось, губы дрожали, но глаза были сухими.

– У нас в деревне, – заговорила она, – бывал иногда священник-миссионер. Так вот, он, помнится, говорил, что бывает грех действия, а бывает грех… не помню слово, но суть в том, что иногда, когда ты что-то должен сделать, а не делаешь, это такой же грех, как если бы ты сделал что-то плохое.

– Должно быть, грех бездействия, – подсказал Гриффин.

– Да, именно так.

Эймос, до сих пор молча наблюдавший эту сцену, вдруг засуетился:

– Прекратите препираться, голубки! Вы что, не видите? – И он указал вдаль, на еле заметное облако пыли.

– Должно быть, всадники, – заметил Гриффин.