Дороже всех сокровищ

— С чего ты взял, что я чувствую себя прекрасно? Я чувствую себя словно поджаренный суслик! — шутливо ответила Жоли.

— Разве сусликов жарят? — удивился Гриффин.

— Жарят, — ответил Эймос с видом знатока. — Я ел. Мне, братишка, многое пришлось повидать на своем веку. Его вполне можно поджарить прямо в золе, как картошку. Потом снимаешь шкуру и ешь. А вот медвежатину, готов поспорить, ты никогда не ел.

— Никогда, — поморщился Гриффин. — И сказать по правде, не имею ни малейшего желания попробовать.

— Проголодаешься, — вставила Жоли, — съешь и tseeshuuye!

— Что это такое? — удивленно спросил Гриффин.

— Гриф-могильщик.

— Какая гадость! — скривился парень.

— Между прочим, вполне съедобен, если приготовишь его как следует, — заявила Жоли.

— Хватит! — прервал ее Гриффин. — Я знаю, ты начала весь этот разговор в надежде на то, что меня затошнит и я откажусь от обеда! Не выйдет! Я сам съем свою порцию!

Впрочем, когда они действительно остановились на обед, Гриффина уже настолько разморило от жары, что он даже не притронулся к еде, хотя жареная говядина выглядела вполне аппетитно. Зато воды он выпил чуть ли не полведра.

Гриффин сидел в тени скалы, усталым взглядом осматривая однообразный пейзаж, тянувшийся до самого горизонта, — кактусы, юкки, мрачные горы вдали…

— Долго нам еще идти? — спросил он у Джордана. Тот лежал в своей обычной позе — заложив руки под голову и прикрыв шляпой лицо. — Насколько я понял, скала, которую мы ищем, не так уж далеко от пика Хембрилло?

— Если верить Эймосу — точнее, его другу старине Сэму, — нам осталось до нее всего несколько шагов, — ответил Джордан.

— Но насколько я понял, ты ему не очень-то веришь. Я прав?

— Не то чтобы не верю, — вновь пробурчал из-под шляпы Джордан, — • но в пустыне порой трудно точно определить расстояние — пейзаж уж больно однообразный, мало ориентиров. К тому же не забывай, что Сэм, когда рассказывал все это, был пьян. Что до меня, то я, кажется, понял, о каком именно пике идет речь, — мне приходилось видеть его. Но в существование тоннеля я все равно не поверю, пока не увижу его собственными глазами.

— Жоли тоже видела второй пик, — напомнил Гриффин. Джордан сел, отбросив шляпу в сторону.

— У Жоли очень специфическая память, — фыркнул он. — Она запоминает только то, что хочет помнить.

— Все мы этим страдаем, — философски заметил Гриффин.

— Да, но твоя ненаглядная Жоли в особенности. Я знаю, ты считаешь, что твоя Жоли — невинный ягненок. Будь уверен, приятель, эта пташка — хитрейшее существо! Она говорит не то, что думает, а то, что ты хочешь от нее услышать.

— Неправда! — возмущенно воскликнула Жоли. Она сидела немного поодаль, не прислушиваясь к разговору мужчин, но, услышав свое имя, вся обратилась в слух. — Я всегда говорю то, что думаю, Жордан. Не надо… как это по-английски… вкладывать слова ко мне в рот…

— Ты хочешь сказать, — уточнил Гриффин, — что не надо приписывать тебе то, чего ты не говорила?

— Вот именно, — с обиженным видом ответила Жоли.

— Что, зеленоглазая, правда глаза колет? — усмехнулся Джордан.

— С правдой я и не спорю. Я спорю с… с…

Жоли запнулась, не в силах вспомнить слово «ложь». У апачей считается невежливым сказать напрямую человеку, что он лжет, на это надо как-нибудь намекнуть… Впрочем, у белых, кажется, с этим проще.

— С ложью, — подсказал слово Гриффин, и Жоли кивнула:

— Да, с ложью.

— Даже и сказать-то как следует не можешь без чужой помощи! — усмехнулся Джордан. — И после этого ты надеешься, что я поверю во все твои сказки? Впрочем, — добавил он после минутного размышления, — какая разница? Если мы действительно найдем золото — отлично, если нет — что ж, я снова останусь гол как сокол, подамся пытать счастья в Мексику, как и собирался до того, как встретил Эймоса…

Жоли подползла к Джордану на коленях и пристально посмотрела ему в лицо. Она должна задать ему давно мучивший ее вопрос — теперь или никогда.

— Признайся, Жордан, ты не хотел брать меня с собой? Я ошибалась в тебе, Жордан?

Джордан передернул плечами:

— По-моему, зеленоглазая, я никогда и не делал из этого секрета! Я, насколько помнится, никогда не давал тебе никаких обещаний, так что, видит Бог, моя совесть чиста!

— Дерьмо собачье! — пробурчал себе под нос Гриффин. Джордан сердито посмотрел на племянника, но тот отвернулся от него в другую сторону.

Джордан снова повернулся к Жоли. Она уже встала с колен и смотрела на Джордана взглядом, пронзавшим словно нож. Лицо ее раскраснелось, губы дрожали, но глаза были сухими.

— У нас в деревне, — заговорила она, — бывал иногда священник-миссионер. Так вот, он, помнится, говорил, что бывает грех действия, а бывает грех… не помню слово, но суть в том, что иногда, когда ты что-то должен сделать, а не делаешь, это такой же грех, как если бы ты сделал что-то плохое.

— Должно быть, грех бездействия, — подсказал Гриффин.

— Да, именно так.

Эймос, до сих пор молча наблюдавший эту сцену, вдруг засуетился:

— Прекратите препираться, голубки! Вы что, не видите? — И он указал вдаль, на еле заметное облако пыли.

— Должно быть, всадники, — заметил Гриффин.