Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

Похоже, что если не брать в расчёт действительно нищих людей из, так сказать, прицерковного круга – вроде описанной Салтыковым-Щедриным Пахомовны, то обычно в паломничество к святым местам отправлялись те, кто был достаточно состоятельным (и ещё, желательно, имел необходимый для длительной отлучки из дома досуг). По крайней мере, для молодого крестьянина Лалетина связь между богатством бабушки и её странствованиями вполне очевидна.

Нищенство же чаще всего бывало в те времена особым, специфическим промыслом. На Вятке особенно заметны были назойливые и вездесущие сунские нищие – из Сунской волости Нолинского уезда. Вот характерный пример. Священник, заполнявший в 1882 г. анкету со сведениями об Иванцовском приходе Слободского уезда, писал: «…Нищенство в приходе почти не существует, так как весь приход составляют одни бедняки»[615]. Бедняки и нищие – это разные категории людей. Первые – просто малоимущие, недостаточные крестьяне, живущие от трудов рук своих. И вообще в анкетных сведениях о церковных приходах обычно более или менее точно указывалось число нищих, именно потому, что это было что-то вроде профессии, которой постоянно занимались некоторые семейства.

В 1998 г. были записаны воспоминания московского старожила С. П. Раевского о его детстве, проведённом в д. Бегичевке на границе Рязанской и Тульской губерний. Он рассказывал, что его, пятилетнего ребёнка, очень интересовали нищие. Они все откуда-то приходили, в самой Бегичевке «побирушек» не было: «Я знал, что в деревне живут люди бедные, но не нищие»[616]. Раевский оставил описание некоторых запомнившихся нищих, вот подзаголовки его очерка: «Старик шорник», «Ванюшка», «Чегодай и Баба-Яга», «Семён Курочкин». И в самом конце – «Мануливна». Эта – наособицу. «Её более всего почитала моя мать, даже няня моя относилась к ней терпимо. Она, по сути, была не просто нищей, а богомолкой, собирающей милостыню на хождение ко Святым местам. С палкой и мешком за спиной она с наступлением весны уходила на богомолье. Трижды, по её словам, ходила в Святую Землю, бывала в Киево-Печерской лавре и во всех ближайших монастырях. Мама любила с ней беседовать, угощать чаем и говорила, что при этом вспоминает княжну Марью из “Войны и мира” с её Божьими людьми. Как я помню, Мануливна была не старой, вполне ещё бодрой и крепкой женщиной с приятным кротким лицом. Одета бедно, но не в лохмотья, как обычные нищие. Приходила она обычно поздней осенью и зимой. Летом она была на богомолье» (курсив мой. – В. К.)[617].

На первый взгляд Раевский и Мануливну числит в нищих. Но при этом оговаривается, что она – не обычная нищая, а богомолка. Вправду ли она при этом собирала милостыню (для хождения по святым местам) или просто не отказывалась принять подарок зажиточных и боголюбивых людей, вроде его матушки, не очень понятно: пятилетний ребёнок вряд ли различал такое.

Ну, а профессиональные нищие охотно выдавали себя за паломников, странствующих к святым местам. Тем более что таковых в народе привечали. Характеризуя государственных крестьян Сарапульского уезда Вятской губернии, местные власти в 1850 г. сообщали: «…Все они имеют обычай принимать странных, делают различные между собою в нуждах вспомоществования и в полной мере соблюдают почтительность к странным…»[618] Но это, конечно же, не означает, что паломники были из нищих.

Интересно заметить, что в традиционных народных рассказах, быличках, легендах образы нищего и странника и в самом деле могут смешиваться. Нищий в таких текстах приходит в дом хозяев издалека, то есть он является странником, хотя его определяют как «нищего». Такие сюжеты записаны, к примеру, в Полесье. В них нищий странник, придя в дом, умеет вызнать, разведать, разглядеть необычное. Он видит, как ведьма собирается на шабаш, как змеи и жабы приносят ведьме украденное у чужих коров молоко, он слышит, как ангелы предрекают судьбу новорожденному. Он и сам способен предугадывать, например, погоду и урожай[619]. В общем, нищий странник обладает сверхъестественными способностями. В этом такой персонаж народной несказочной прозы схожс иными «чужаками».

Если в традиционных народных рассказах фигуры «нищего» и «странника» почти сливаются, то по более реалистичным ситуациям, выявленным этнографами и бытописателями, заметно, что в народном восприятии XIX – начала XX в. уже бывало разделение таких людей.