Дорожные работы

Они снова сидели в машине, направляясь по шоссе номер 7 к Лэнди. На городской окраине были сплошные пробки. Люди спешили на службу. На месте продолжения автострады работа уже кипела вовсю. Дорожные рабочие в желтых защитных шлемах и зеленых резиновых сапогах трудились не переставая, выдыхая облачка пара на морозном воздухе. Один из могучих оранжевых грузовиков разогревался; его мотор пыхтел и фыркал, а иногда покашливал, как миномет, пока наконец не огласил воздух мерным ревом.

– С нашей верхотуры они кажутся детьми, которые копошатся в песочнице, – заметила Оливия.

За городом поток автомобилей стал реже. Деньги – двести долларов – Оливия все-таки взяла; без смущения или неохоты, но и без особого желания. Она осторожно подпорола подкладку куртки, засунула за нее купюры, затем аккуратно зашила подкладку синими нитками, которые нашла в шкатулке со швейными принадлежностями, оставленной Мэри. Она не захотела, чтобы он отвез ее на автовокзал, сказав, что деньги продержатся у нее дольше, если она по-прежнему будет голосовать на дорогах.

– И куда же вы так стремитесь? – спросил он.

– Что? – встрепенулась она, словно выходя из собственных мыслей.

Он улыбнулся:

– Почему именно вы? Почему Лас-Вегас? Вы живете на грани допустимого, как и я. Расскажите о себе хоть немного.

Она пожала плечами:

– Пожалуйста. Мне, правда, рассказывать особенно нечего. Я училась в колледже Нью-Хэмпширского университета, в Дареме. Это под Портсмутом. Год всего проучилась. Жила на одну стипуху. Правда, парень у меня был. С наркотой вот только мы с ним переборщили.

– Вы имеете в виду героин?

Она звонко расхохоталась.

– О нет! Я даже не знаю, употреблял ли героин хоть кто-нибудь из наших знакомых. Нет, мы по-простому ширяли. Галлюциногены главным образом. ЛСД. Мескалин. И прочую «дурь». За последние три месяца я раз шестнадцать «улетала». А то и восемнадцать.

– На что это похоже? – спросил он.

– Что вы имеете в виду? – недоуменно переспросила она.

– Именно то, что я сказал. На что это похоже – «улетать»? Или ширяться, если я правильно выражаюсь.

– Никаких особых последствий я у себя не заметила. И никаких таких страхов тоже не испытывала. Правда, один раз мне вдруг пригрезилось, что у меня лейкоз. Вот это было жутковато. Хотя в основном мерещилась всякая ерундистика. Бога я никогда не видела. И ни разу не испытывала желания покончить с собой. Или убить кого-нибудь.

Чуть подумав, она продолжила:

– Все в свое время хоть недолго, но сидели на химии. Нормальные ребята – Арт Линклеттер, например, – считают, что химия смертоносна. А вот придурки уверяют, что химия перед тобой все двери открывает. Можно даже внутри себя пещеру раскопать и найти собственную душу, как сокровище из романа Райдера Хаггарда. Вы его читали?

– В детстве читал роман «Она». Это ведь он написал?

– Да. А вам никогда не казалось, что ваша душа подобна изумруду на лбу идола?

– Никогда об этом не задумывался.

– А вот мне так не кажется, – промолвила она. – Я расскажу вам о самых замечательных и самых страшных случаях из собственного опыта общения с наркотой. Самый кайф вышел однажды, когда я сидела дома и пялилась на обои. Они были испещрены крохотными круглыми точками, которые постепенно, прямо у меня на глазах, превратились в снежинки. Я сидела в гостиной и смотрела, как передо мной разыгрывается настоящая метель. И вдруг я заметила, как прямо из снега появляется маленькая девочка. На голове у нее был повязан платочек из какого-то грубого материала вроде джута, и она держала его вот так. – Оливия сжала кулачок под подбородком. – Я решила, что она идет домой, как вдруг – бах! – и передо мной открылась целая улица, заваленная снегом. Девочка перебралась через сугробы и вошла в ближайший дом. Это было просто потрясно. Сидеть дома и смотреть телевизор. Вернее – «обоевизор». Хотя Джефф называет это глюками.

– Джефф – это ваш парень?

– Да. А самое страшное случилось со мной, когда я попыталась прокачать сток в унитазе. Сама не знаю даже, что на меня нашло тогда. Порой, когда ты под кайфом, тебе в голову лезет всякая чушь, хотя кажется, что все нормально. Так вот, мне вдруг втемяшилось в башку, что я обязана прокачать унитаз. Я взяла вантуз, начала качать, и оттуда поперло всякое дерьмо. До сих пор не пойму, какое дерьмо было настоящее, а какое – нет. Кофейная гуща. Обрывок рубашки. Здоровенные комья какой-то мерзкой черной слизи. Какая-то красная дрянь, похожая на кровь. И наконец – рука. Мужское запястье с пальцами.

– Что?

– Запястье. Я позвала Джеффа и сказала: «Слушай, кто-то тут мужика в сортир спустил». Но Джефф уже куда-то слинял, и я была дома одна. Я качала как одержимая и – выкачала предплечье. Запястье лежало в раковине, заляпанное кофейной гущей, а тут еще и предплечье поперло! Представляете? Я сбегала в гостиную, убедилась, что Джеффа по-прежнему нет, а потом, когда вернулась в ванную, руки с предплечьем и след простыл! Меня это тогда здорово ошарашило. До сих пор еще снится.

– Жуть какая, – процедил он сквозь зубы, плавно притормаживая перед мостом, проходящим под новой автострадой.