Она снова углубилась в изучение карты. Мимо промелькнул указатель шоссе номер 15.
— А что тут за объездные дороги? — спросила она наконец. — Для меня это все как лабиринт.
— Вам лучше всего воспользоваться шоссе номер семь, — сказал он. — Это самое последнее ответвление от магистрали. В Уэстгейте. — Чуть поколебавшись, он добавил: — Только лучше бы вам переночевать где-нибудь. В «Холидей инн» хотя бы. Когда мы доедем, будет уже за полночь, а в такое время лучше там машины не ловить.
— Почему? — спросила она, глядя на него. Глаза у нее были зеленые и волнующие; о таких глазах иногда читаешь, но почти никогда не встречаешь сам.
— Это городское шоссе, — пояснил он, смещаясь в крайний ряд и обгоняя вереницу автомобилей, идущих со скоростью пятьдесят миль в час. Некоторые гневно сигналили ему вслед. — Четырехрядка с бетонным разделительным ограждением посередине. Две полосы ведут на запад, к Лэнди, а другие две — на восток, в город. По обеим сторонам тянутся бесконечные цепочки магазинов, закусочных, кегельбанов и прочих заведений. Дальнобойщиков вы там не встретите. Никто даже не притормозит.
— Понятно, — вздохнула она. — А автобус-то хоть до Лэнди ходит?
— Был там раньше один городской маршрут, но вот только компания обанкротилась. Может быть, только «грейхаунд»[6] какой-нибудь проезжает…
— Тьфу! — Она сложила карту и запихнула в карман. Затем мрачно уставилась перед собой на дорогу.
— А что, на мотель не хватит? — осведомился он.
— Мистер, да у меня всего тринадцать баксов в кармане. На такие деньги мне и собачью конуру не сдадут.
— Можете остановиться у меня, если хотите, — несмело предложил он.
— Угу, но только я лучше выйду прямо здесь.
— Ладно, не обижайтесь. Предложение снимается.
— Не говоря уж о том, как отнеслась бы к этому ваша жена, — проворчала девушка, устремив взгляд на его обручальное кольцо. В голосе прозвучала такая укоризна, как будто незнакомка подозревала его по меньшей мере в совращении малолетних.
— Мы с женой разъехались.
— Давно?
— Нет. Первого декабря.
— Понятно. Теперь, значит, на стороне утешения ищете, — промолвила она. Он уловил в ее голосе презрение, но скорее это было презрение ко всему мужскому полу, а не к нему лично. — На молоденьких бросаетесь.
— Лично я никого трахать не собираюсь, — чистосердечно ответил он. — Думаю, у меня даже не встанет.
Он вдруг осознал, что только что употребил два слова, которые никогда прежде в присутствии женщины не произносил, однако почему-то в ее обществе они показались вполне приемлемыми. Не хорошими и не плохими, а самыми обычными, словно речь шла о погоде.
— Это следует расценить как вызов? — спросила девушка. Затем снова затянулась и выпустила дым из ноздрей.
— Нет, — ответил он.
— А почему вы не спрашиваете, с какой стати такая милая девушка, как я, голосует по ночам на дороге? — чуть помолчав, произнесла она. — Обычно это всех интересует. — На сей раз в ее голосе, помимо презрения, прозвучало скрытое удивление.
— Да ладно вам, — отмахнулся он. — Вы просто невыносимы.
— Наверное, — призналась она и, загасив окурок в пепельнице, наморщила носик. — Господи, вы никогда ее не вытряхиваете, что ли? Посмотрите — она доверху забита всякими фантиками, обертками и прочей мурой. Может, вам проще с собой мусорный мешок таскать?
— Просто я не курю. К тому же вы не предупредили меня заранее, что собираетесь голосовать на дороге. И не попросили очистить пепельницу. Сами виноваты… Ладно, вытряхните ее, к свиньям, на дорогу.
— А вы шутник, — заулыбалась она.
— Жизнь заставляет.
— А знаете, как долго разлагаются сигаретные фильтры? Двести лет, вот сколько. К тому времени уже и ваших внуков на Земле не останется.
Он пожал плечами:
— Вас не волнует, что я дышу вашими канцерогенами и забиваю легкие копотью, но вот выбросить на дорогу окурок вы не можете. Что ж, пусть будет так.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего.
— Эй, мистер, может, мне лучше выйти? Вы этого добиваетесь, да?
— Нет, — ответил он. — Послушайте, почему бы нам не поговорить о чем-нибудь нейтральном? О здоровье доллара, например. О политике правительства. О достопримечательностях штата Арканзас.
— Если вам все равно, то я лучше вздремну. Похоже, остаток ночи мне предстоит провести на ногах.
— Пожалуйста.
Она надвинула на глаза козырек кепки, скрестила на груди руки и затихла. Минуту спустя дыхание ее стало более редким и глубоким. Он поглядывал на девушку урывками, словно пытаясь украдкой запечатлеть в памяти ее образ. На ней были тонкие выцветшие синие джинсы, плотно облегавшие ноги. Судя по очертаниям, колготки она вниз не поддела. Глядя на ее длинные ноги, согнутые в коленках, он подумал, что они сейчас, наверное, красные, как свежесваренные лобстеры, и жутко чешутся. Он уже раскрыл было рот, чтобы спросить, не чешутся ли у нее ноги, но затем передумал. Почему-то сама мысль о том, что она снова будет в такой холод голосовать на дороге, одна, в тонких джинсах, была ему неприятна. Впрочем, дело ее. Если замерзнет, то всегда может зайти куда-нибудь и погреться. Как хочет.