Досье Дракулы

Глядя на Владетелей храма, я понял, что Иерофант не читает и не исполняет ритуал, как предписано. Он сидел неподвижно, сгорбившись, осунувшись, и казался половиной того человека, которым был раньше. Перо Йейтса по-прежнему не двигалось, и я увидел, как и он бросил взгляд в сторону крыши храма. Неужели ему тоже привиделись извивающиеся тени, тоже померещился шорох змеиной чешуи? Но теперь там, поверх змей, копошились и насекомые величиной с ладонь. Я увидел, что остальные адепты надвинули свои капюшоны, беспокойно всматриваясь, словно шелк мог прорваться, так что сверху на нас посыпались бы дождем змеи и… скорпионы! Надо же, здесь, в центре Лондона, скорпионы! Почудилось мне или нет, но я готов был поклясться, что видел, как скорпион со светлым туловищем и скрученным для удара хвостом, перебирая бледными с молочным отливом ножками, исчез в штанине коленопреклоненного Тамблти, а тот мигом позже дернулся и изогнулся в экстазе: несомненно, он был укушен и, несомненно, получил от этого укуса удовольствие.

По-видимому, никто, кроме меня, этого не видел, но уголком глаза мне удалось заметить, что Констанция перевела взгляд с купола храма на ложную дверь. Тем временем вещавший бестелесный голос стал еще более звучным, несмотря на то что жрец и неофит, от которых или через которых он, казалось, проистекал, слабели прямо на глазах. Я приготовился либо подхватить любого из них, если он будет падать, либо хотя бы отскочить в сторону, чтобы не свалиться опять на пол в барахтающемся клубке. Пока же мне ничего не оставалось, только слушать, как продолжает вещать голос:

— Узрите! Он во мне, а я в нем. Я альфа и омега, первый и последний, и моя жизнь есть круг бесконечности. Я меняюсь, но смерть не властна надо мною. Я восстаю из-под песков, мой свет — это свет Ра, мои силы вбирают в себя силы Осириса, Исиды и Гора, ястреба.

Тут голос начал завывать, вибрировать, и теперь то, что он звучал через людей, заполняя их тела и выходя из них, сделалось очевидным, поскольку Иерофант и Тамблти затряслись ему в такт и стали, задыхаясь, произносить имена, которые, как мне теперь известно, были именами Сета.

— Ибо я Апофис, я Тифон, я вернулся в дом Маат, дабы исправить ее весы.

Как описать этот голос, произносивший имена Сета? Завывание, хотя и весьма причудливое, было все же человеческим звуком, однако каждый раз, когда произносились эти имена, звук сопровождался явственной вибрацией. Она колыхала белый шелк моих рукавов, шевелила и шатер над головой, где извивающиеся змеи уже обретали вес, достаточный для того, чтобы обвисли шелка. И хотя я человек сильный и не робкого десятка, признаюсь, что был скован страхом, и слезы навернулись на мои глаза, когда этот сверхъестественный голос продолжил:

— Услышьте меня, повелители троп в портале сего склепа адептов. Дайте мне вобрать сине-черное яйцо Гарпократа как покров укрытия, и да обрету я знание и силу для выполнения сего великого действа и исполнения своей гениальной воли. Дайте восстать тому, кто был несправедливо изгнан в царство песков. Восстань, Апофис! Восстань, Тифон! Восстань, Сет, который положит на чаши весов Анубиса множество сердец, дабы показать, что перо Маат есть не перо истины, но перо лжи. Дабы показать, сколь лжив Гор, наследник! Сколь лживы Осирис и Исида, блудница высшего мира!

Остальные адепты разрыдались, тряся капюшонами. Именно этот общий порыв удерживал меня по сию сторону рассудка. И разве мы все не наблюдали в этот миг Незримое?

Император спустился с помоста и направился в сторону Иерофанта, который остановил его, подняв руку, в то время как другой рукой взял с алтаря древний — не копию, а настоящий антикварный — систр и начал трещать им, пока старая погремушка не развалилась на части. Потом он воздел обе руки и начертал в воздухе пентаграммы Духа — и активную, и пассивную. При этом адепты издали крик, да такой, что все трое Владетелей храма воззвали к Иерофанту, требуя прекратить совершать пассы, взывающие к силам зла. [137]Он, однако, не подчинился, и потому они перешли от предостерегающих слов к делу. Между ними назревал скандал, но тут произошло следующее.

Повернувшись к Тамблти, я вскрикнул, увидев, как из-под его капюшона стекает, причем обильно, так что его шея и ворот быстро темнели, густая, похожая на патоку жидкость. Я подумал, что он не сдержал рвоты, причем с рвотой поднялась черная желчь, хотя было непонятно, как он мог извергнуть ее, пребывая в своей онемелой неподвижности. Возможно, я даже потянулся бы к нему, но тут…