Досье Дракулы

Предваряя рассказ, я должен сообщить, что мы с Генри в определенной степени восстановили дружеские отношения как раз в связи с этой жуткой историей с собаками. Поскольку трудно было не связать ее с исчезновением Тамблти, это заставило Генри взглянуть на него в совершенно новом, не столь благоприятном свете. Генри не смог отрицать факты и склонился к общему мнению об этом человеке, хотя того, что ошибался на его счет, признать все-таки не пожелал. Что же до меня, то я могу лишь выразить надежду — от своего имени, от твоего и от имени всех, кроме инспектора Эбберлайна, — что мы видели след доктора Тамблти в последний раз. Чтобы успокоить Генри, а также отвадить Эбберлайна от «Лицеума», мне пришлось уволить ни в чем не повинную женщину по имени миссис Лидия Квиббел. Однако, упуская все эти жалостные подробности, я лишь скажу снова: да, мы с Генри достигли своего рода примирения и по этому случаю после вечернего спектакля, как это часто бывало, отправились с ним на прогулку. Из-за самоуверенности нашего Бассанио Генри кипел от ярости, и все же прогулка обещала стать бодрящей и долгой. Так оно и вышло.

Нас понесло в Уайтчепел.

Вообще-то Генри не против того, чтобы его узнавали во время посещения трущоб. Однажды мы с ним даже случайно встретились с принцем Уэльским. Но нынче был другой случай, ибо в Генри все еще бурлил гнев.

Покинув «Лицеум» в спешке, он умудрился остаться в том самом черном плаще Шейлока, на котором так хорошо видны плевки Антонио. [164]

А поскольку он еще и не стер грима, его бледность привлекала такое внимание, что я посоветовал ему поднять повыше ворот плаща. Так он и сделал, впрочем, от воротника и накидки не было никакой пользы. По настоянию Генри мы зашли в «Десять колоколов», засели в углу за его любимым столиком и стали наблюдать, а точнее, «изучать жизнь низших представителей нашего вида». К счастью, Генри никто не узнал.

Поскольку сейчас стрелка часов приближается к трем утра, выходит, что мы с Генри вновь вышли на улицу примерно часа два назад, минуты не в счет.

Идея послоняться по закоулкам Уайтчепела принадлежала Генри. У меня еще теплилась надежда, что удастся поспать, однако, когда я сказал об этом Генри, он меня и слушать не захотел. В том настроении, в котором он пребывал той ночью, ему во что бы то ни стало была нужна компания. Хоть моя, хоть обезьяны по имени Джек, которая так потешает публику в зверинце Риджентс-парка.

В качестве компромисса — редкое явление, когда имеешь дело с Генри Ирвингом, — мы сошлись на том, что пропустим напоследок по пинте в ближайшем пабе, после чего расстанемся. Я отправлюсь домой, а Генри — куда ему заблагорассудится.

Вскоре мы обосновались в «Красном льве», что на Бэтти-стрит, к востоку от Бернер-стрит, совсем рядом с Коммершиал-роуд. Там Генри узнали, и настроение его улучшилось. Мы могли бы пропьянствовать всю ночь, будь у нас обоих такое желание. Но на выпивку тянуло только его. Я потягивал свое пиво, глядя в окно, и слушал, слушал, слушал, как он разглагольствует о делах «Лицеума».

И тут я увидел Тамблти.

Собственно говоря, первым его увидел как раз Генри.

— Стокер, — тихо спросил он, — ты знаешь этого человека?

— Какого человека? Где?

— Да вон же, прямо там. Таращится с улицы.

Тамблти чуть ли не расплющил нос, прижавшись к стеклу, но при свете фонарей, падавшем сзади, казался… или это была тень…

Нет, сначала я его вообще не видел. Но он был там, был. И смотрел! Кровь застыла у меня в жилах. Тамблти вернулся, он был здесь, но хуже того — Генри его не узнавал!

— Так ведь, Генри, — недоумевал я, — это же он! Это…

— Кто, Стокер? Я его знаю? Он… стоящий человек? Позвать его к нам?

«…что я могу становиться невидимым и непонятым для любого сотворенного духа и всякой души человека и зверя, и всего, что мы видим и ощущаем, и всякого Божьего чуда и кары Божьей».

Удивительное дело.

— Нет, — сказал я. — Ты… ты его не знаешь. Не стоит подзывать его к нам, вовсе не стоит.

Тамблти тем временем неотрывно смотрел на меня, да так, что Генри, прикрыв рот ладошкой, как будто хотел прокашляться, заметил:

— Стокер, ты только посмотри, как он на меня уставился. Мне это совсем не нравится.

— Мне тоже, — только и смог произнести я в ответ.

Но как мог Генри видеть Тамблти, не видяего? Или обряд Незримости, совершенный над ним, обеспечивал не невидимость в буквальном смысле, а маскировку? То есть Генри видел его, но не узнавал.Но я-то и видел, и узнавал. А еще я его слышал.

«Сто-кер, Сто-кер», — послышался его зов.