Досье Дрездена

Изувеченный труп упрямо маячил перед внутренним взором; я чувствовал удушливый смрад вырванных кишок, помнил липкий от пролитой крови пол и забрызганные стены. Я ощущал противный вкус горечи во рту и боролся с новыми позывами к рвоте. Мне хотелось орать и топать ногами, лишь бы избавиться от дикого напряжения. Я начинал понимать состояние Деборы Бенн, ведь ей довелось расследовать целую вереницу подобных убийств. Чей разум, чьи нервы выдержат такое?

Я просто старался дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Холодный ветер приятно освежал лицо и приносил с собой пряный аромат осени. Октябрь в Чикаго промозглый, ветреный, и тем не менее я люблю это время года, мне нравится бродить в одиночестве по вечерним улицам и думать, думать… Потихоньку я успокоился. Мёрфи стояла позади и тоже пыталась по-своему оклематься. Мы одновременно, не сговариваясь, пошли к машине.

— Я… — начала было Мёрфи и смолкла. Тишина. Я старался не смотреть в ее сторону. — Прости, Гарри, прости, что не сдержалась. Конечно, Дентон — последняя сволочь. Вообще-то он прав — я не должна была появляться здесь. Поверь, мне жаль, что я втянула тебя в эту передрягу.

Кэррин открыла дверцу и села в машину. Я забрался на пассажирское сиденье, вырвал у нее из рук ключи и накрепко зажал их в ладони. Она резко повернулась ко мне.

— Поговорим, Мёрфи.

— Гарри, сейчас не самый удачный момент.

— Умеешь ты поблагодарить за спасение жизни… Мёрфи, ты не обо всем сказала, да?

Повисло молчание.

Самое смешное, что и Мёрфи, и Ким сердились на меня по одной и той же причине. Когда прошлой весной Мёрфи вела расследование, она тоже хотела знать больше и требовала полной откровенности. Полная откровенность равнялась смертному приговору — получи она тогда желаемое, я не дал бы за ее жизнь и гроша. Прежде всего я волшебник и в некоторые подробности не имею права посвящать никого. Поэтому, отказавшись тогда делиться знанием, я сам выследил убийцу. Дело закончилось неслабым пожаром и красочными трупами. На меня косились, хотя прямых обвинений предъявлять не стали. За прошедшие месяцы Кэррин несколько раз привлекала меня к расследованиям, и я из кожи вон лез, однако наша дружба дала внушительную трещину, и кто знает, может быть, сейчас пришло время ее залатать.

— Послушай, Мёрфи, — осторожно начал я. — Не пришлось нам толком поговорить о том случае.

— Мы вообще об этом не говорили, — откликнулась она, и голос ее был сух, как осенние листья. — Да и зачем начинать? Столько воды утекло.

— Я хотел, правда, хотел рассказать тебе больше. Не мог, прости.

— Дай-ка угадаю. Мышка язык откусила? — съязвила Кэррин.

— Ну ты же знаешь, я никогда не был с плохими парнями. Черт побери, неужели ты мне не веришь? Ведь я рисковал ради тебя!

— Дело не в этом, Гарри.

— Не в этом? А в чем?

— Дело в том, Дрезден, что ты лгал мне, играл в молчанку, утаивал информацию, когда я позарез в ней нуждалась. Все просто. Если я решаюсь привлечь кого-то к своему расследованию, значит я полностью ему доверяю. — Она сжала руль, даже костяшки побелели. — А тебе я верила больше всех. И что взамен?…

Я содрогнулся. Удар ниже пояса, и хуже всего то, что она права.

— Я не мог допустить, чтобы ты пострадала.

В голубых глазах полыхнула ярость. Но когда Кэррин заговорила, голос ее звучал почти ласково. По мне уж лучше бешеные крики, чем это ужасающее спокойствие.

— Я не дочь тебе, Дрезден, и не фарфоровая статуэтка. Я офицер полиции. Гоняюсь за плохими дядями, ловлю их, сажаю за решетку, и, если понадобится, я готова и пулю схлопотать вместо несчастной домохозяйки. — Она вытащила из наплечной кобуры пушку, проверила предохранитель и сунула обратно. — В опеке не нуждаюсь.

— Мёрфи, подожди, — заспешил я. — Поверь, я никогда не подставлял тебя. Я твой друг.

— Ты был моим другом, Дрезден. — Она тряхнула головой и стиснула зубы. — Теперь я в этом не уверена.