Досье поэта-рецидивиста

Цветы. Белая «Волга». Лица родителей и лучистая улыбка мужа. Марина с ребёнком на руках, не спеша шагающая по больничному двору. Дорога, подъезд, их с мужем квартира.

Девочка родилась здоровой. Марина была счастлива. Она очень любила мужа. Несколько лет они не могли завести детей. Искры недовольства и неуверенности стали проскакивать меж супругами. Всё стихло, когда появился ребенок. Маленький, чёрненький с тёмными глазами, он ещё не был похож на родителей, но вскоре должен был приобрести всё лучшее, что ему передалось с генами: голубые глаза, кудрявый светлый локон, ум и сообразительность отца, грацию и женственность матери.

– Ты мне изменила? – спросил через год муж.

– Нет, конечно, дорогой! Как ты мог так подумать? – рыдая, отвечала Марина.

– У меня голубые глаза, у тебя тоже, а у девочки карие. Я что, похож на дурака?

Скандалы стали постоянным спутником их жизни. Семья рушилась. Девочка, подрастая, все больше и больше отдалялась внешне от родителей – чёрные смоляные волосы, карие, почти угольные глаза, нос с горбинкой. Марина не находила себе места и не знала, что думать. Вскоре муж ушёл, и Марина осталась одна с ребёнком на руках. Сил сопротивляться обстоятельствам у неё почти не осталось. Родственники отвернулись от неё, даже собственная мать смотрела с укоризной.

Листва тонкой скатертью легла на землю. Деревья всё больше, с каждым дуновением ветра, превращались в страшные безжизненные коряги. Марина брела по какой-то улице, почти ни о чём не задумываясь. Солнце покинуло землю, и мрак постепенно нависал над домами. Вдруг чуть впереди знакомая странная фигура и серое здание слились воедино. Раздался стук входной двери, и Марина пришла в себя на тихой небольшой улице. Огляделась.

Роддом почти не изменился. Лишь краска облупилась на дверях и штукатурка кое-где под подоконниками отвалилась. Дверь, повисшая на одной петле, тихо скрипнула, и Марина попала в помещение, когда-то ставшее для её дочери первым, что та увидела в солнечном мире. Несколько посеревших от времени дверей, небольшой холл. Осколки выбитых оконных стекол на полу. Тут и там валяющиеся обломки стульев, шкафов, различной медицинской утвари. Свистящий в пустых проёмах ветер. Паутина. Осенняя листва и капающая через дыры в потолке дождевая вода.

Марина шла, не понимая, что делает. Поднялась на второй этаж, прошла несколько метров. Отодвинула стоящую на пути панцирную кровать, лишившуюся одной спинки, переступила через останки какого-то животного, кучу тряпья и обрывков газет. Подошла к высокой двери, взялась за измазанную чем-то мерзко пахнущим ручку и аккуратно потянула на себя.

Ослепляющий свет из окна в другом конце палаты. Марина прикрыла глаза рукой. Тихая, лёгкая музыка. Знакомая палата с новеньким линолеумом, белоснежными простынями. Запах свежей краски, спирта и формальдегида. Красная лампа в углу, своим светом наполняющая помещение уютом и спокойствием. Женская фигура в фартуке с синим ведёрком в руках.

…Нехорошо обижать людей…

Ноги задрожали, и Марина рухнула на старый, протёртый, весь в заплатках линолеум, оперлась ладонями о шершавый грязный пол и разрыдалась…

Мысли из никуда

И Вере воздастся по вере.

Результативная бездеятельность.

Кручусь, как заяц в мясорубке.

Создают своё, когда уже нечего воровать.

Никого не красит время, особенно того, кто свои времена изуродовал.

Старый конь свинью не испортит.

Перековать сабли на шампуры.

Модные штаны

Мы купались в желтоватой, как кожа обитателей Поднебесной, откуда вытекает Иртыш, воде. Иногда мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я услышу писклявое «ни-хао» на берегу, низкорослый сухощавый китаец протянет мне миску риса, а я, выходя из мутных вод Хуанхэ, поприветствую его поклоном и с удовольствием разделю с ним нехитрую трапезу. Но, выбираясь на сушу, преодолевая сопротивление воды, я снова возвращался на пустынный песчаный берег, где лежали наши с Дениской пара велосипедов, шорты да футболки.

Солнце доставало нас даже сквозь толщу мутной жидкости, и мы не вылезали из реки часами, пока полуденное пекло не сменится пеклом вечерним, чуть менее испепеляющим всё живое. Редкие катера, проносящиеся по фарватеру, взрывали реку подводными крыльями, и мы с радостью кидались в набегающие на берег взрывные водяные волны. Небольшие полуметровые валы – хотя в детстве они казались огромными – быстро пасовали перед твердью земной, и вскоре нам снова являлись картины художников, живописавших спокойную водную гладь, утопающую в густой зелени листвы на другом берегу, бело-жёлтое низкое солнце сибирской степи и лёгкий ветерок, подгоняющий куда-то одинокое, почти прозрачное облако.