Досье поэта-рецидивиста

Беседа продолжилась, и мне показалось, что я знаком с этим человеком уже много лет и очень хорошо его понимаю, разделяю мировоззрение, воззрения и зрю вместе с ним в корень, как вдруг у меня появилось странное, слегка холодящее душу и тело ощущение. Я был так погружён в интересный разговор, что не сразу заметил как незнакомец пересел сначала на мою сторону стола, а потом и на мой диванчик, приблизившись почти вплотную, и стал пристально вглядываться мне в глаза. Это был странный взгляд, необычный. Чуть позже я понял, что это был за взор – так я всегда смотрю на женщину, мне понравившуюся и околдовавшую меня своей скромной нерешительностью, застенчивостью и одновременно силой интеллекта и широтой кругозора. Он смотрел на меня именно так – как на подпитую бабу, как на объект страсти и влечения, как на тело, с которого он хотел сорвать одежды и заключить в объятия.

Я с трудом стал находить слова для продолжения разговора. Думаю, мой собеседник тоже заметил неловкость и понял, что поторопился, хотя и без спешки моя реакция была бы идентичной. Так бывало, наверное, почти с каждым мужчиной в жизни – женщина тебе нравится и ты уже готов на все, а вот она пока не дошла до такой кондиции и заметно сконфужена твоим рвением и страстью. Он аккуратно свернул нашу скатывающуюся к нелепому молчанию дискуссию и завершил вечер нейтральным: «Ну, мне пора».

На прощание мы подали друг другу руки, он притянул меня к себе, обнял и поцеловал в щёку. Я ощутил нечто отнюдь не дружеское в этом прикосновении губ. Мне стало слегка противно. Поскорее я сел в такси, глубоко взохнул и выдохнул.

Больше я с Борисом Моисеевым не встречался и долго его не видел, пока тот не запел с голубых экранов свою знаменитую «Голубую луну» уже в дуэте с каким-то другим поклонником его танцевального гения.

Истина в вине

Он истину увидит сразу —

Он образован, знает фразу

Латинскую «Ин вино вери-тОс»,

Красная харя, синий нос.

Месть

Красноватая кварцевая лампа монотонно гудела в углу. За окном, поскрипывая и жужжа, мелькали машины. Люди изредка перебегали неширокое дорожное полотно, неожиданно выскакивая из зарослей клёнов и тут же скрываясь в них на другой стороне улицы. Птицы приземлялись на железный отлив подоконника у окна на втором этаже, быстро хватали белые сухие крошки и, как ракеты, без промедления взмывали к солнцу.

Палата была почти пуста. Новый роддом только три дня принимал рожениц, и лишь две постели успели немного согреться о чьи-то тёплые тела. Запах свежей, не выветрившейся ещё масляной краски, спирта и эфира превращал прямоугольное белое помещение с одним окном и алой квадратной лампой, висящей в углу под самым потолком, в подобие небольшой уютной церквушки, затерявшейся меж зелёных зарослей папоротника и дикого шиповника, стучащего по ночам в окно.

– Девочки, подите, пожалуйста, в коридор, – со смущением в голосе произнесла вошедшая санитарка, ставя на ещё блестящий линолеум синее пластиковое ведерко, – пол надо подтереть да кварцем все обжечь…

– Я никуда не пойду! – почти не задумываясь, резко бросила Марина, не отрываясь от, впрочем, не слишком интересовавшей её позавчерашней газеты. – Я читаю.

– Экий у тебя локон белый и глаза голубые, – слегка улыбалась полная невысокая женщина, глядя на Марину, – и ребёночек вырастет белёсым… Родятся-та они все одинаковыми, а как подрастут, так и становятся на родителей похожи. Поди, милая, пожалуйста, а то мне не с руки перед людьми кверху задом стоять, – добавила она и окунула серое рубище в пенную пахучую жидкость.

– Да пошла ты! – со злобой произнесла Марина и, делая вид что читает, перелистнула газетную полосу.

– Нехорошо людей обижать, милая, ни за что. Бог всё видит, – послышалось из дальнего угла палаты, и влажная тряпка заёрзала по гладкой упругой поверхности.

– Дак нет же Бога. Или ты марксизм-ленинизм не изучала, старая? – зло каркнула девушка и повернулась лицом к выходу.

– А нет, так мы и сами многое могём… – эхом негромко разнеслось по комнате.

Марина повернула голову. Комната пуста: ни ведра, ни полной женщины. Только небольшая влажная полоска пробежала по полу от дальнего окна, слегка виляя из стороны в сторону. Марина подошла к двери, дёрнула ручку и вышла в коридор. Обошла весь этаж, почти не встретив людей. Дошла до дежурной медсестры, постоянно оборачиваясь назад. Взглянула в окно, вернулась назад в свою постель и легла спать, на всякий случай оставив включённым свет.

Схватки начались ещё затемно. Марина рожала в первый раз и с ужасом бросилась на пост. Медсестра тут же провела её в операционную, уложила на кушетку и дала успокоительное. Страшная боль скрутила тело. Марина рвала длинными красными ногтями синюю простыню. Вцепившись в рукоятки из кожзаменителя, ёрзала из стороны в сторону, пытаясь избавиться от ужасных, режущих её изнутри ножей. Скоро все стихло…