Читаем Досье поэта-рецидивиста полностью

Выпив прилично и накурившись в салоне гашиша, в другой раз не заметили, как невинный спор об особенностях слога Вергилия перерос в кровавую драму: Он вновь схватился за нож, она выстрелила в него из пистолета.

Отношения на этом были разорваны, и вскоре он остыл к светской жизни и начал отдаляться и от неё и от мира, своё стихотворное молчание превратив в чёрный печальный фрак, в вуаль, скрывающую страдания и боль, вызванные разлукой с любимым человеком.

Эта история осталась бы незаурядной, но всё же не слишком выдающейся, если бы не одно «но» – если бы его не звали Жан Николя Артюр Рембо, а её, вернее, тоже его – Поль Мари Верлен и любовь их не была гомосексуальной.

Как знать, создали бы эти два человека свои замечательные произведения, если бы питали чувства к женщине, а не к мужчине, были бы эти чувства настолько же сильными, заставляющими творить великое и были бы Артюр и Поль столь известны и почитаемы сейчас.

После болезненного и наделавшего много шума разрыва Артюр перестал выходить из дома, а в один прекрасный, а может быть, для кого-то и ужасный день уехал из Парижа в какую-то глушь, забросил поэзию и нанялся торговым агентом. Он снял свой камзол, белые носки и снова надел старые ботинки, и, подбитые лишь ветром одним, они зашагали по мостовым и песчаным дюнам где-то в Африке.

Если вы когда-нибудь встретите этого человека, знайте – это великий человек, но не потому, что мы стоим пред ним на коленях, а потому, что он отверг даже вставших перед ним на колени, не говоря о тех, кто пятился при виде его на четвереньках. Велик он своей непохожестью, уникальностью, человеческой простотой, велик своим талантом и своей любовью, заставившей его сначала вознести поэзию на недосягаемые высоты, а потом растоптать её же на базарной площади.

Гений, копающийся в грязи, не перестаёт быть гением. Простота одарённого человека великолепна и не требует ни поощрений, ни похвалы – она самодостаточна, как и её носитель. Артюр Рембо обладал именно такой простотой, красотой и гениальностью. В жизни он получил разные прозвища, но самые точные, проникновенные и поэтические достались ему от друга и любовника Поля Верлена да от отвергнутого обществом художника, творца и бунтаря Анри де Тулуз-Лотрека.

Первым он был наречён «проклятым поэтом», вторым – человеком «в башмаках, подбитых ветром».

Мысли из никуда

Счастье внутри, но внутри кого-то другого.

Лжец создает то, чего нет, – посягает на богово.

Плиний страшный.

Био-граф = биолог + географ.

Смысл жизни – в бессмысленности.

Демократия – попытка толпы законно ничего не делать.

Суд должен быть внутри, тогда он не будет страшным.

Птица цвета ультрамарин

Пил я когда-то без меры. Пил со всеми подряд: с одноклассниками и однокурсниками, с сослуживцами и соучастниками, с толстыми и худыми, с хромыми и одноглазыми, со стариками и малолетками, с добрыми и злыми, с димедролом и с осадком, с грустью и с радостью, с бутылками и стаканами. Пил в конских дозах, желая доказать всем, что я сверхчеловек. Пил, пока не кончится или не кончусь. Как в последний раз пил – торжественно, развязно, неудержимо. Пил, как пьют страдавшие от жажды неделю или месяц. Пил ещё и ещё в надежде, что эффект будет лучше, чем сейчас, – был максималистом, одним словом.

Сейчас страсть к спиртному как-то поутихла, если не сказать, что сошла на нет. Говорят, что «свое уж выпил». Хорошо бы в жизни всегда было так – хлебнёшь горя из до краев полной чаши, а потом остаток жизни горя не знаешь. Или не любят тебя бабы – и в одночасье как будто обухом по голове – прохода не дают. Или лежал на печи тридцать три года, а потом раз – и все сразу заимел: и машину, и квартиру, и дачу с женой да детьми в придачу. Русские люди такие – либо пан, либо пропал.

А можно ли вообще пить умеренно? Как это? Врачи утверждают, что алкоголь в малых дозах полезен. Только малая доза – это всего лишь двадцать-тридцать граммов чистого спирта. Всё остальное вредно и неумеренно.

Приходишь ты в гости или на именины к товарищу. Видишь, стол от яств ломится. Буженина, маринованные грузди, перепела, шашлык, балык, каравай, лучок зелёный, помидорки. Хозяин произносит торжественно: «Прошу к столу, гости дорогие». Все садятся. Начинается банкет. Кто-то кричит: «Ура товарищу Сталину!» – и засаживает в рот маринованный гриб, другой, его поддерживая: «За нашу счастливую жизнь!» – и давится кусками сочной отбивной из свинины. «За коммунизм и светлое будущее!» – вопит третий и вливает в себя гранёный стакан… молока. Через десять-пятнадцать минут банкет завершается. На посошок залпом выпивают горячий чай, закусывая его тортом, дядя Вася (слесарь ЖЭКа) – не закусывая. Гости расходятся. Хозяева моют посуду и произносят: «Уффф. Хорошо погуляли!..» Да разве ж это дело?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези