Досье поэта-рецидивиста

Край болот и мошкары,

Край берез, полынь-травы,

Речка, холм пологий, стог,

Соль в озёрах, город, смог,

Только степь да лес кругом —

Нет ведь гор в краю родном.

Проводов тяжёлых свист,

Будто в сказке, золотист

Храм высокий над рекой,

Клевер жёлтый луговой,

Сотни верст – и ни души,

Хочешь – пой, кричи, молчи…

Слушай речки голосок,

Ветра, в поле колосок

Можешь сжать в ладонях ты

Иль природу красоты

В красоте природы, эй,

Увидать среди ветвей.

Белый пух и ворожба,

Треск морозный, уголька

Жар в камине, на окне

Роза зацвела, во сне

Видишь ты иль наяву

Реку у зимы в плену.

Ты по ней идёшь туда,

Где мечтал бывать, но та

Сторона из века в век

Лишь видна была, а бег

Волн речных, теченье вод

Уносили в даль, и вот

Мягкой поступью идёшь

По косе песчаной, ждёшь

Чуда, новых красок дня,

Птицу, что не видел, пня

Трухлявого-другого,

Волшебства, мечты, иного…

Только вдруг река пошла,

Вскрылся лёд, и вновь она,

Как стена, перед тобою

Преградила путь собою.

И дороги в дом не стало —

Час была и вновь пропала.

Оглянулся ты вокруг —

Все знакомо там и тут:

Солнце то же, ветер, поле…

Это всё ты видел то ли?

Берег тот далёким стал,

Вновь чужим – о нём мечтал?..

Судьба

Дядя Миша – так звали этого, ещё не старого мужика мы с друзьями, хоть он и не приходился нам родственником. Был он старше нас лет на двадцать и имел двух детей нашего возраста. Однако мы общались именно с ним, а не с его отпрысками – он жил гораздо интереснее, и мы не чувствовали большой разницы в возрасте. Конечно, проявляли к новоявленному земляку уважение, было видно, что и он ощущал к нам отцовские чувства. Знакомство наше выглядело странно со стороны, но лишь на первый взгляд. По сути, мы были с ним примерно одинаковыми людьми – смелыми, весёлыми, зачастую непредсказуемыми и необычными. А все люди, как известно, тянутся к себе подобным, несмотря ни на что – в том числе и на возрастные ограничения.

Вместе с дядей Мишей крепко выпивали, закусывали, курили и разговаривали, обсуждали девок и политику, участвовали в доброй драке и добром деле. Он редко бездельничал, всегда творчески и изобретательно трудился и жил. С ним никогда не скучали. Культурой особо не блистал, однако мог легко расположить к себе почти любого, не ставил никого в неудобное положение – чувство такта, видимо, у него было врождённым.

По профессии он был каменщиком. Хороший каменщик – мастер своего дела. В последние годы престиж рабочих профессий упал, и многие считают трудового человека глупцом, а зря. Работа руками не менее сложна и интересна, чем труд умственный. Это просто иная стихия, другой ритм и стиль жизни, другая её философия. Дядя Миша кирпичную кладку ваял, как будто писал стихотворение четырёхстопным ямбом – чётко, точно и аккуратно; как художник, намечал совершенную форму стене, рисовал идеальный изгиб арки, ретушировал недостатки архитектурного замысла. Был он умелец и за свою работу не стеснялся брать деньги.

Дядя Миша всю жизнь прожил в Казахстане и, когда начался период безвременья, не спешил покидать насиженное место. Судьба многих наших соотечественников, выезжавших на социалистические стройки ещё молодыми, в девяностые годы была сломана, как и могучее государство, распластавшееся некогда в неге на одной шестой части суши планеты Земля. В Казахстане Мишу уважали. Конечно, этого приходилось добиваться и в спорах, и в ссорах с титульной нацией, что становилась с годами всё агрессивнее и наглее. Миша не робел и почти всегда оставался на коне.

В Россию ему всё же пришлось переехать. Но не из-за себя – ради детей.