Досье поэта-рецидивиста

Вкусив и ощутив порядком, бреду в свою каморку дяди Ко, и вновь является пред ликом моим чудище. Вернее, чудо. Немытое, безвестное, оно сидит у пышащего дыханьем тысяч лиц жерла метро и смотрит в поля ржи, в пущи и пустоши, в воду, в пески и неба серь. Французский мирный клошар, севший на мель за выступом здания, никого не примечая, тихо, беззвучно наблюдает уплывающее с закатом тело Ра, гибель империи и мироздания.

Прохожу мимо. Я тень. Лишь белое облако, быстро промчавшееся мимо и растаявшее меж чёрных инопланетных туч.

Вдруг облако замирает, нащупывает что-то в карманах и сжимает ладонь, тихо подплывает к страннику, разжимает свои пальцы в его чёрной, черствой, как сухарь, руке и уносится прочь ветром в сторону Заневского.

Не успел я опомниться, как крики и вопли за моей спиной сотрясли Землю. – От души! Спасибо! Спаси тебя Бог! – развевалось на невском ветру чистейшее пушкинское слово. Ещё чуть-чуть, и, сплясав вприсядку и сделав фляк-рандат на месте, клошар догнал бы меня и схватил за руку. Тогда чёрное и белое слились бы воедино, мифологизированное добро и зло, объединившись, уничтожили бы Вселенную и верх земного хаоса вновь обратился бы неземной энтропией.

Посему, да и изрядно смущаемый взглядами прохожих, я поскорее свернул за угол и унёсся в черноту переулка. А на следующий день уехал… А он остался… Они остались…

Питер. Летняя ночь. Дешёвая выпивка и пачка сигарет. Что ещё нужно человеку для счастья? Я завидовал им. Они мне – едва ли…

Суп парчой

Цель заработать миллион

Блага, чиста и прагматична:

Шоб, утирая суп парчой,

Слагать стихи метафорично.

И, завалившись на диван

В домине с кованым камином,

Духовности своей столпы

Мирощущать, вкушая вина.

Провал резидента

Французы в России ведут себя как дети. Особенно при первом le voyage. Не то что умудрённые жизненным опытом и цинизмом отечественного бытия россияне во Франции. Матрёшки Жакам и Жан-Жакам кажутся верхом научно-философского видения строения мироздания, Эйфелева башня нам – заштатной опорой ЛЭП через Сену; для них бигос – недосягаемое эстетство в еде, для нас суп из лягушатины – отзвуки голодных лет, проведённых варварами в болотах Нормандии; нам их прононс – повод обратиться к лору, им наше оканье и гэканье – шикарный мистический язык «умирающего» из «Лебединого».

Со всей своей французской ересью в голове однажды и приехал истинный католик Жак на исконно православную славянскую землю – в казахско-джунгарскую лесостепь юга западной Сибири, в русский город, стоящий на самой полноводной реке сопредельного братского Казахстана.

Сойдя по трапу, Жак сразу же заявил молодой симпатичной русской жене:

– Ленья, толькьё ты не говьёри, щито я фрэнсэ, никамью, – и тотчас же достал из рюкзачка традиционные русские одёжи, дабы влиться в общество добродушной сибирской глубинки. – Сейчьяс оденусь, как ви, и буду je suis Russe, как говорьят у ньих.

Впереди две недели побывки, и новоявленный сибиряк-на-недельку всерьёз рассчитывал или поиграть в шпионов, или буквально срастись душою и телом с родиной любимой жены. Мечтал он, как уже на второй-третий день выйдет гулять по городу и никто, никто, никогда и никогда не догадается, откуда он приехал, никому и мысль в голову не придёт, что перед ними не коренной сибиряк, а молочный парижанин.

Из просторной сумки последовательно появились: песцовая шапка-ушанка, ватный тулуп, заблаговременно отделанный английский сукном, просторные синие штаны с начёсом из гагачьего меха. Венчали облик новоиспечённого великоросса высокие утеплённые ботфорты с утомительной двадцатизаклёпочной шнуровкой. По дороге под еле слышный внутренний гомерический гогот жены были приобретены у бабулек-лоточниц мохнатые рукавицы. Шерсть торчала из варежек сантиметров на пять. Казалось, из рукавов экипированного самоходного тулупа растут не руки – обильная нестриженая растительность.

Во всём благолепии дорогой француз-инкогнито и ввалился в обычную маршрутку, отказавшись взять такси, ведомый страстью поскорее приобщиться к быту сибирских староверов. Сел в салон спиной к водителю и поверхностно углубился в проносящийся с пугающей скоростью за окном городской пейзаж.

Мысли о своём величии, ловкости и находчивости кружили голову. На то, что окружающие одеты, мягко говоря, не так, как представлялось ранее, он, естественно, внимания не обратил.

Поездка катилась великолепно. Жак быстро освоил искусство передачи гонорара водителю и махал руками, как заправский кондуктор. Передавал и принимал, с улыбкой на лице, с неподдельным удовольствием занимался общественным трудом. Искренне рад был оказать окружающим соплеменникам небольшую услугу.

Остановка. Открывается дверь. Происходит неравнозначный обмен людьми между улицей и жёлтым пузатым автомобилем. Входят двое, и уже по привычке Жак держит руку наготове.