Досрочник

Он вышел спозаранку на госслужбу, чтобы с утра пораньше подготовиться к пламенной речи на суде, а затем принять участие на семинаре по проблемам утилизации бытовых отходов. Ему намекнули девушки из приемной, которые, как ему казалось, тоже были в него влюблены после его подарков: трех шоколадок и коробки конфет «Пьяная вишня», что лучший автор доклада поедет на международный симпозиум в Берлин по европейской утилизации отходов. И он снова надеялся и надеялся. Готов был порхать по воздуху на воздушных шариках разноцветных надежд.

Но такова наша жизнь, что надежды призрачны, как многоцветный горизонт, который дразнит радужными красками издалека, но попробуй, дотянись до него рукой. Надежды даже самые красивые, способны лопнуть в любой момент, как проколотые воздушные шарики. И едва переступив порог своего заведения, как узнал, что суд уже заочно отдал особняк рейдерам. На месте Петькина уже сидит специалист с внешностью модели. А в Берлин поедет без всякого семинара молодой и перспективный юноша с прыщавым носом. Потому, что он – свояк президента Банка, который финансировал мэрию. Доклад же Бурматкина по оптимизации, где-то, затерялся во входящей почте мэра среди сотен подобных же докладов по оптимизации надежды на повышение в должности.

Более того, в полдень, перед обеденным перерывом Бурматкина вызвали в отдел кадров, и бритоголовый Геннадий Иванович Матехин, который еще вчера вселял ему надежды на повышение, угрюмо прошамкал неудачно вставленными зубами в ведомственной поликлинике за казенный счет. – А вам, Бурматкин, сколько лет-то. То-то, засиделись на госслужбе, пора и отдыхать, – и вручил ему уведомление об увольнение на досрочную пенсию. – Будете рыбку ловить, в скверики внуков нянчить, – шепелявил Матехин, которому самому уже давно было за 70.

Внуков у Бурматкина не было, так как не было детей. Из-за чего, еще лет двадцать назад от него ушла его супруга. Он жил один в своей однокомнатной квартирке. Рыбалку тоже не любил, и весь свой смысл видел в госслужбе от зари до зари. И потому от шока даже слова три дня не мог вымолвить, а когда вымолвил, то уже вышел приказ, а на его должность прислали одну из смазливеньких девушек из приемной мэра. Ту самую, которой он дарил коробку конфет «Пьяная вишня». Вмиг Бурматкин оказался не нужным госслужбе. И потому чувствовал себя так, словно его досрочно и заживо похоронили на пенсии с четвертью от своего былого оклада. С таким окладом только бы с голоду не околеть.

Просыпается он утром, и никаких надежд голове. Телефон молчит, никто им не интересуется, и он, вроде, бы, уже совсем не нужен в этой жизни. Без него троллейбусы ходят и отходы утилизируют.

Ходит он, как призрак, по ведомственной поликлинике и анализы сдает по три раза на дню. В мэрию его не пускают, он теперь посторонний. Бывшие коллеги мимо проходят не замечают.

– Куда же деваться, думает, если каждый день, как телесериалы в телевизоре, похожи один на другой. Ни понедельников, ни праздников, сплошное времяпровождение в пространстве. Утром – сосиски с горошком на завтрак. В полдень – суп перченный в столовой для ветеранов госслужбы. А на ужин – чай с пирожком в булочной-кондитерской, напротив дома.

Дачи у него не было, и он не любил эти земельно-огородные работы. Пробовал искать работу по объявлениям, где продавцы и курьеры требовались, но не старше двадцати лет. Даже там он оказался не нужен.

– Так, зачем вообще просыпаться, думает, если никому я не нужен, и все, то же самое завтра повторится, без всяких надежд на лучшее.

А тут, еще зубы стали сыпаться, и ногу сводить при ходьбе. Если положат в больницу в шестиместную палату и одним туалетом на весь этаж, то, и вовсе никаких светлых надежд на будущее, одна тоска с капельницей и клистиром на ночь, для очищения желудка. Не жизнь, а коптильное существование, или как ему сказали в пенсионном фонде, «дожитие, оплачиваемое государством».

– Зачем доживаться, думает, деньги у пенсионного фонда проедать. Вот, если отправили меня на пенсию досрочно, может быть, и похоронят досрочно, как льготника и ветерана госслужбы. Без очереди и суеты, сам себе место для могилки выберу, а то жди, когда тебя похоронят.

Жена, которая от него еще в молодые годы ушла, уже и забыла о его существовании, живет где-то за границей, и даже открытки перестала слать «с новым годом». Так, что надеяться не на кого, и потому пришел на кладбище, в правление, чтобы оформить досрочно свои похороны, живьем захорониться, так сказать, на перспективу, чтобы доживать остаток жизни в могилке, никого не утруждая.

Но в правлении кладбищенском заблажили, вроде, не принято, без медицинской справки о смерти, да, и, в общем, не привычно так живьем человека хоронить, что либеральная печать скажет и правозащитники.

– Нужны справки, характеристики нужны с прежнего места работы. Да и в обще это блажь. Здесь срочников хоронить не успеваем, мест нет. А тут вы со своими экзотическими просьбами. Идите с ними в Гаагский суд жалуйтесь…, – отмахнулся от него суровый директор, с угрюмым взглядом на жизнь.