Доставить и выжить

Сначала он кричал по-арабски, требовал позвать старшего, объяснить в чем дело. Кричал, что он советский журналист, — в тот раз он действительно "работал" под такового, — что будет международный скандал, просил вызвать дипломатических представителей, умолял позволить позвонить…

Все было тщетно. Его били три пары, сменяя друг друга.

И тогда он решил, что его убьют. Забьют до смерти. Прямо сейчас. И ему стало страшно. И страх играл своеобразную роль: он мешал отключиться, потерять сознание, будоража организм, мобилизуя его.

Это-то больше всего бесило палачей. Они испытывали буквально спортивный азарт, ожидая, когда этот "неверный" вырубится… Луис вырубился через два с половиной часа.

То, что он легендировался как советский гражданин, являлось одним из главных спасительных обстоятельств его избавления. Контора "наехала" на МИД, и мидовцы по своим каналам разыскали и вызволили его. Как объяснили ливанцы, имело место недоразумение, излишняя активность отдельных военнослужащих, не согласовавших свои действия с руководством, "и вообще его приняли за другого"… Словом, формальное отбрехивание, лапша по ушам…

Перед ним даже извинились. Не те, кто бил, тех он больше не видел, другие. А посему, за что били, спросить было не у кого.

Отказавшись от "любезно предложенного" протезирования (арабское протезирование! — знает он его) и поправки здоровья в бейрутском госпитале ("французские и швейцарские врачи из "Красного Креста", ребра будут как новенькие"), Луис мысленно послал ко всем чертям Ближний Восток вообще, а ливанских военнослужащих в особенности, присовокупив к посылу "до кучи" и Международный "Красный Крест".

Так что в смертельных переплетах Луис бывал. Но эпизоды имели место в чужих странах, при выполнении государственных заданий.

И если не поддержку, то мощь этого своего государства он ощущал всегда. Да и прямую поддержку тоже, как, например, тогда, в Бейруте…

А сейчас он находился в своей стране, под своим именем, и охотились за ним вовсе не всесильные спецслужбы.

Это-то и было самым страшным.

2

Они называли себя "челноками" еще до того, как взломанный перестройкой "железный занавес" выплеснул в Европу, Азию, Америку, во весь ошалевший мир мутный поток коммерсантов советского разлива, получивших впоследствии то же в меру пошлое наименование.

Казалось бы, зачем советским — тогда еще советским — спецслужбам курьеры-челноки, ведь использование дипломатического канала и дешевле, и безопаснее. Все страны мира используют диппочту, дипбагаж для своих шпионских штучек: международное право охраняет посильней любых замков и сторожей. Стоит ли нагромождать!

И все же специалисты его профиля востребовались постоянно. Во-первых, несмотря на международные запреты, дипломатическая неприкосновенность нет-нет да нарушалась. Преимущественно тайно — чего стоит тот факт, что в семидесятые годы агенты КГБ напичкали прослушивающими устройствами всю оргтехнику французского посольства — телефоны, факсы, компьютеры — во время перевозки ее по железной дороге! — а иногда, в странах с определенными режимами, и явно: иным царькам просто-напросто плевать на все международные запреты.

Во-вторых, сотрудники советских посольств, консульств, торговых и иных представительств в большинстве стран пребывания находились под плотным колпаком всевозможных "органов". Зачастую их "допуск" ограничивался несколькими, а то и одним населенным пунктом, причем это мотивировалось ответными действиями на наши ограничения в адрес представителей их государств, что в общем-то было справедливо. И что же делать, если в районы, куда следует отправить "груз" или, наоборот, забрать "закладку" или "посылку", доступ официальных представителей Страны Советов ограничен?

В-третьих, иногда просто-напросто возникали нештатные ситуации. Это когда канал налаживался в пожарном порядке (опять-таки, как тогда, в Бейруте!) и задействовать резидентуру просто не было времени.

В-четвертых, порой обязательным условием было то, чтобы о действиях Конторы не знали ни дипломаты, ни ушлые "соседи" — "грушники".

А было еще "в-пятых", "в-шестых" и так далее. Да и вообще, какая разница, чем руководствовалось начальство, гоняя Луиса и иже с ним по всему свету.

Что он только не возил в оба конца! Однажды довелось везти порноальбом. Забрав в Барселоне посылку, Луис благополучно добрался морем до Марселя, а там поездом и до Парижа. В аэропорту его багажу впервые было уделено должное внимание: хоть Белград, куда он направлялся, и не Москва, но все же соцлагерь…

Движения таможенника были наработанно-механическими, лицо — официально бесстрастным.

— Что это? — открыв первый блок фотоальбома, спросил он.

На первом снимке был запечатлен Луис, в обнимку с ним еще один мужчина, и на коленях между ними — женщина. Все трое были в чем мать родила и игриво улыбались в объектив. Разделенные женщиной мужчины склонялись друг к другу, а та обнимала их на уровне бедер.

— Это, как видите, я, — на ломаном французском принялся объяснять Луис. — Это — моя жена. А это — наш общий друг.

— Пуркуа? — нахмурившись, произнес таможенник.