Достигая крещендо

Президент Белоруси посмотрел пристально на Божесова, понимая, что тот травит его этим руководством.

– То–то я вижу, что у Орловой программа такая простенькая, – решил задеть он Михаила Александровича. – А вот оно в чём дело!

– Ну, не соглашусь. У Елизаветы Николаевны очень большие планы. Она добьётся гораздо большего и лишь из–за того, что зрит в самый корень проблемы – в семьи и образование.

– Ну, с образованием уже вы справились на славу! – подмасливал Президент.

– Это да, – позволил прислушаться к лести Божесов. – Но Орлова планирует улучшать науку. Наконец–то Россия сможет соревноваться с Лихтенштейном! Кроме этого, мы ждём поддержку института брака, борьбу с домашним насилием и развитие материнства и детства. Словом, довольно гуманистическая программа, до которой руки политиков–мужчин не доходили. При этом повторюсь, дисциплина и въедливость у неё будет ужасающая! Я перед её работоспособностью лапоть! Просто мне достаётся всё легко, везучий…

– Тогда на чём мы останавливаемся? После выборов мы встретимся с Елизаветой Николаевной, окончательно решим вопрос космодрома и военной базы и наметим стратегию создания Альянса и единого рынка?

– Да. А после создания для меня должности, подпишем все соглашения втроём.

– Ну, тогда на пресс–конференцию, а потом в баньку!

– Ох, Саныч… Шашлык?

– А как же!

***

Вечером возвращались в Москву в самолёте МИДа. Ни епископ Евгений, ни Божесов не были восприимчивы к алкоголю, а потому, невзирая на большой запас увеселительных напитков Президента Белоруси, сидели в очень трезвом состоянии за столиками и, эмоционально уставшие, отдыхали, листая ленту новостей.

– Видите какая она, политика? – продолжая смотреть в экран, спросил Божесов.

– Весело, весело… У вас всё–таки имперские амбиции, – также ответил Евгений. – Стиль правда забавный.

– Ну так! Я просто говорю с ними, как будто они хозяева своих стран, тешу самолюбие, говоря такие вещи, которые им никто не говорил. Тут легко было, он себя царём считает. А вот с европейцами сложнее, «менеджер» не всегда их покидает…

– Пишут, что дебаты Елизаветы Николаевны великолепны. Она всех раскидала.

– Да. Потому что они валили её через меня. Начали критиковать образовательную реформу, но зря, – Божесов улыбнулся. – Мало кто знает, но она одна из тех, кто ратовал за коллективное образование. 47% школ–пансионов это её заслуга полностью. А они на её детище захотели нападать! Дурачки…

– Не на неё, а на Пушкина, – заметил весело епископ, тут же поясняя свои слова: – Эту педагогическую утопию воспитания сформулировал именно он… Сказал, что дети в России в домашнем воспитании только растлеваются, а настоящее воспитание – лицейское. Чтобы спасти ребёнка, нужно оторвать его от семьи.

– Довольно циничная фраза для епископа, – задумался Михаил Александрович.

– Ну, это же Пушкин… Хотя доля правды здесь есть. Нам бы сильно помог условный Хогвартс… Кроме коллективного воспитания ничто не придаст такого толчка общественной идеи и гражданскому обществу, иначе возможные «Гарри Поттеры» сгниют в семьях «Дурслей».

– Хм… Предлагаете отрывать детей от родителей, епископ?

– Никогда! Семья – это святое. Но вот воспитывать детей по системе пушкинского лицея будет очень правильно.

– Что ж. Тогда будем увеличивать число пансионов, – рассудил Божесов.

Они вновь замолчали. Стюардессы принесли напитки.

– Михаил Александрович, – окликнул епископ.

– А?

– Я согласен.

– На что?

– Входить в ваш Комитет нравственности…

Божесов ничего на это не ответил. Ему звонила Орлова, с которой он начал разговаривать о принятых решениях и смешных ситуациях на переговорах, делясь впечатлениями с искренностью ребёнка. Закончив, он спросил у епископа сонно:

– Вы с Лизой говорили о смысле жизни в бессмертии, так? В Монако когда были… – сонно обратился к Евгению Божесов, когда закончил разговор по телефону.

– Да.

– Интересно, конечно, но мне кажется, что философия Толстого самая верная: «Прав тот, кто счастлив». Прав человек, любящий музыку, презирающий химию и проводящий время в блаженном существовании лентяя, и человек, любящий химию, уважающий труд, и считающий музыку и искусство неправильным иррациональным способом досуга. И правы они, если в своих убеждениях находят счастье.

Божесов откинул кресло, аккуратно зевнул и закрыл глаза, сохраняя на лице осмысленное выражение, епископ подумал: «Ты–то точно и счастлив, и прав». Он посмотрел из иллюминатора океан облаков, окружающий их полёт, и в голове повторились недавние слова Божесова: «Бог есть истина, Бог есть любовь, истина есть любовь».

Эпилог

1