Достоевский и Апокалипсис

Слово благодарности авторам тридцатитомника. Конкретно: и за примечания, и за справки.

Но сказать и о недостатках.

Пока один пример. «Указатель имен». Очень помогает, сокращает время работы. Но: нет дифференциации, а именно: все имена подряд по алфавиту. А надо бы:

1. Имена, которые есть у Достоевского (его современники, предшественники).

2. Другое дело — имена исследователей, оценки потомков.

3. Параллели Достоевского с художниками, которых он не знал…

При этом одно другого не исключает.

Дать сводную картину — на основе их работы: ссылки на Шекспира, Гомера, Бальзака, Гюго, Пушкина, Гоголя, Островского, Толстого… Столько-то ссылок, прямых и скрытых (причем опять дифференцированно). Только на Пушкина не меньше 255 ссылок.

«Сон смешного человека». Вернуться! Еще и еще раз!

«Другая планета» — образ совести.

Гениальный, предельный, запредельный образ совести, но и другой заголовок — предельный, запредельный образ совести — образ земной девочки.

Чтоб понять: запредельный — вверх («Другая планета»), запредельный — «вниз», вземь…

«Другая планета» и девочка (вот так и дать, вот такое заглавие, вот образ совести).

Другая планета — предельно обобщенный образ совести, предельная формула совести.

«Бегство от самого себя»…

Самообман — бегство от совести.

Оказывается, даже в такой точной науке, как психология, при анализе самосознания, т. е. при анализе самообмана, т. е. при анализе самосознания как одоления самообмана — нельзя обойтись без такой «расплывчатой» категории, как совесть.

О совести можно сказать то же, что Августин Блаженный говорит о времени: все знают, что это такое, и никто не может определить.

Голос рода (сначала семьи, родных, близких).

Голос Бога в душе человека?

И то и другое? Просто («просто»!): человек так устроен, изначально, что зло, преступление в чистом виде для него непереносимо, а переименованное — даже вдохновляет.

Самообман как проблема переименования (Фейербах), переименование черного в белое, зла в добро, греха в добродетель, преступления в подвиг.

Открытие, создание Достоевским образа-понятия «другой планеты», наверное, не менее важно (конечно, более), чем научные открытия Паскаля, Ньютона, Коперника, Эйнштейна.

Ср.: «другая планета» (образ-понятие, постоянный у Достоевского, постоянно мучивший его) и — (из статьи о Дон-Кихоте) — «ТАМ»…

Другая планета, «там», «оттуда» — это одновременно и еретическая, и религиозная точка зрения. (Ср.: не миновать человеку, о чем бы он ни думал, что бы ни изучал, определить свое отношение к: 1) жизни, 2) смерти, 3) Тайне.)

Универсализировать бахтинский образ-понятие — «слово с оглядкой». Человек, человечество все равно, несмотря ни на что, — «оглядывается», оглядывается на другую планету, на небо, на Бога… Все равно ведет диалог. «Большой диалог» в «Большом времени».[151] Монолога, чистого монолога — нет и не может быть.

Может быть, главный самообман человечества был до сих пор именно той природы, какая оправдывала и раскрывала самообман Подростка: «Поправлюсь! Я это чем-нибудь наверстаю… Каким-нибудь добрым поступком… Мне еще 50 лет впереди!»…

Так и человечество, только: «Мне еще миллиард лет впереди!»

Почему тот или иной человек начал заниматься Достоевским?

На Достоевском можно сделать отличную карьеру. Для таких «исследователей» не Достоевский любим, а их собственное самолюбие.

Кошмар, когда исследователями Достоевского становятся персонажи Достоевского, причем худшие из худших. Лебезятниковы, ганички, а сейчас — уже и лужины.

Трагическая чистота Гроссманов, Долининых… и неистребимая грязнотца всех этих Лужиных. Как приятно и омерзительно неприятно иметь их своими оппонентами… Почему-то омерзительно даже писать об этом. Высоту мысли они никогда не поднимают: наоборот, возбуждают в тебе что-то нехорошее, пусть точное, но все равно что-то нехорошее…

Господи, какое счастье иметь дело с людьми порядочными…

Пейзаж у Достоевского

Тэн («Философия искусства») о живописи великих возрожденцев Италии: «Она презирает или пренебрегает пейзажем <…> Великая жизнь неодушевленных предметов найдет для себя живописцев только в Лапландии; итальянский живописец избирает сюжетом своим человека; деревья, сельский вид, фабрики составляют для него только второстепенные принадлежности, аксессуары; Микеланджело, бесспорный глава всей этой школы, объявляет, по словам Вазари, что их, как забаву, как мелкое вознаграждение, следует предоставить меньшим талантам, и что истинный предмет искусства (разумеется, изобразительного. — Ю.К.) есть человеческое тело» (с. 67).

Мелькнуло, ударило: Достоевский!