Достоевский и его парадоксы

Ангел Лиза приходит к злодею герою по его напыщенному выражению «чтоб любить меня». Конечно, она приходит, чтобы «любить» его, то есть приходит как женщина, с обычной женской надеждой, в чем тут тайна и откровение? Но, широко открыв глаза, в выспренной форме он открывает нам некое откровение, что «для женщины в любви-то заключается все воскресенье, все спасение от какой бы то ни было гибели и все возрождение». Оказывается, он не мог додуматься до такой мысли, потому что он «от “живой жизни” отвык»! Причем тут «живая жизнь», если он читал десятки, сотни раз эту мысль в тех самых книгах (в особенности французских романах)! Кому герой лжет: себе или нам?

Итак, пришла Лиза, герой расплакался в ее присутствии, произведя таким образом первое разоблачение реальной некрасивости, нелитературности и неоперности своей жизни, послал Аполлона за чаем, чай принесен.

– Лиза, ты презираешь меня? – сказал я, смотря на нее в упор, дрожа от нетерпения узнать, что она думает. – Она сконфузилась и не сумела ничего ответить.

Какая сила подталкивает его на такой неестественный, оперноромантический вопрос к девушке, которую он видел один раз в жизни, да еще девушке на такой низкой жизненной ступени? За что она может презирать его, – судя по ее отрывочным замечаниям в публичном доме, она вышла из действительной нищеты, которая не может быть сравнима с тем, как живет пусть даже бедный, но устойчиво зарабатывающий чиновник, у которого своя квартира и свой слуга. Но он более не воспринимает ее как простую девушку. Поэтому он так ужасается неприглядной бедности своей квартиры и вообще своей бедности:

Это, впрочем, скверно, что я так опустился. Просто нищета в квартире. И как я решился вчера ехать в таком платье обедать! А клеенчатый диван-то мой, из которого мочалка торчит! А халат-то мой, которым нельзя закрыться!

Он никогда бы не пошел на обед неприлично одетым – и то, что сейчас он недоуменно восклицает про себя «и как я решился вчера ехать в таком платье обедать», указывает, как он изменился и как он смотрит на себя глазами той вымышленной им Лизы, которая, преобразившись, как бы спустилась к нему с небес.

Итак, пришла Лиза, между ними произошел диалог (хотя Лиза тут произнесла, может быть, три-четыре слова), между ними произошли одна за другой несколько известных всем сцен, которые герой описывает вроде бы так скрупулезно, детально, что это описание врезается в воображение читателя. А, между тем, это все дымовая завеса, берег озера Комо – герой находится в состоянии преувеличенного романтизма и неверно интерпретирует каждое движение, каждый жест, каждое лизино слово – равно как он интерпретирует и свои слова. На самом деле эти шесть книжных страниц, на пространстве которых описаны приход и уход Лизы, натянуты и привязаны к идеям автора «от головы» – как всегда пишется идеологическая литература, как всегда случается, когда автор хочет выдать желаемое за действительное.

Вот герой предлагает Лизе сесть. «Она тотчас же и послушно уселась, смотря на меня во все глаза и, очевидно, чего-то сейчас от меня ожидая. Эта наивность ожидания и привела меня в бешенство…». И опять: именно так и положено простой девушке смотреть «во все глаза», ожидая, как отнесется к ее приходу человек, который стоит на социальной лестнице общества неизмеримо выше нее и к которому она пришла с такой понятной женской небескорыстностью. Но герой понимает совсем не так: «Тут-то бы и стараться ничего не замечать, как будто все по обыкновенному, а она… И я смутно почувствовал, что она дорого мне за все это заплатит».

Герой продолжает видеть в Лизе не простую девушку, но некое особенное существо, как будто ему представляется, что в его квартиру вступила заколдованная под проститутку Лизу некая герцогиня, которой положено по ее уму и образованию «стараться ничего не замечать».

«Ты застала меня в странном положении, Лиза» надменно говорит тогда герой и, видя к своему негодованию, как, не справившись со своей ролью, герцогиня покраснела, в свою очередь срывается окончательно.

Нет, нет, не подумай чего-нибудь! – вскричал я, увидев, что она вдруг покраснела, – я не стыжусь своей бедности… Напротив, я гордо смотрю на свою бедность. Я беден, но благороден… Можно быть бедным и благородным… Впрочем, хочешь чаю?