Достоевский и евреи

Впервые об этом письме шла речь в статье «Сплетня о Достоевском» Вл. Боцяновского в газете «Русское слово» (1908. № 159.11 июня). Как свидетельствует Душан Маковицкий в «Яснополянских записках»:

Я рассказал Софье Андреевне про фельетон в «Руси» «Сплетня о Достоевском», где опровергается, что Достоевский будто бы был безнравственной жизни, как недавно вспоминала Софья Андреевна, опираясь на письмо Н. Н. Страхова.

Л. Н.: не знал, что такие вещи говорились о Достоевском:

— Нехорошо было со стороны Страхова [МАКОВИЦКИЙ. Т. 3. C. 133].

Публикация полного текста этого письма в октябрьском выпуске журнала «Современный мир» 1913 года, — т. е. через 17 лет после кончины Н. Н. Страхова, вызвала резкую реакцию негодования со стороны Анны Григорьевны Достоевской. В ответ на ее обращение к целому ряду здравствующих еще в то время знакомых Федора Достоевского, ими, как горячими почитателями его личности, был составлен протест против «письма-клеветы Страхова», в котором дезавуировались все его обвинения. Этот протест, однако, не был напечатан отдельно[96], а был положен А. Г. Достоевской в основу специальной главы в ее книге «Воспоминаний», озаглавленной «Ответ Страхову» [ДОСТОЕВСКАЯ А. Г. С. 416–426]. Об истории «клеветнического письма» Страхова графу Л. Н. Толстому см. в [РОЗЕНБЛЮМ. С. 30–45], [ЗАХАРОВ В. Н.] и [РУБЛЕВ (II)].

Одной из наиболее устойчивых историй, порочащих Достоевского, является также «анекдот», рассказывавшийся Иваном Тургеневы, долгие годы состоявшим с ним во враждебных — как из-за идейных («западник» — «почвенник»), так и сословных («барин» — «разночинец») расхождений, — см. [ИСОДВРАЖ].

Достоевский с желчным сарказмом говорил об Иване Тургеневе, что он, мол, чтобы прослыть европейской знаменитостью:

Для этого и к Флоберу пролез, и ко многим другим. Ну а для публики такая дружба хороший козырь. “Я-де европейский писатель, не то что другие мои соотечественники, — дружен, мол, с самим Флобером”»[97]. Он опять несправедлив — и к Тургеневу, и к Флоберу. Сам он не знаком ни с кем из европейских знаменитостей (и вообще ни с кем из иностранных литераторов), и не исключено, что это вызывает у него тайную досаду [ВОЛГИН (II). С. 364].

Ныне забытый, а в конце XIX — начале ХХ в. весьма популярный писатель и журналист Иероним Ясинский, имевший при всем при том репутацию сплетника, пасквилянта, соглашателя и лицемера, в своей книге воспоминаний «Роман моей жизни», являющейся ценным источником сведений о русской литературной жизни конца XIX — начала XX в., подробно излагает детали этого «скверного анекдота»: