Историки кино уже писали о сходстве личности Мозжухина с романным Ставрогиным6
. Протазанов, видимо, сознавая это, «выбрал для экранизации из содержания романа только то, что непосредственно относилось к судьбе Ставрогина, стремясь создать на экране “киноиллюстрацию” этой судьбы. Разумеется, образ Николая Ставрогина много терял от того, что его развитие было показано как бы вне общей системы образов романа, что остальные герои даны были в фильме эскизно, лишь в своих отношениях со Ставрогиным. Однако именно благодаря этому фильм не стал схематическим пересказом сюжета романа. Потеряв в подробностях изображение среды, породившей Ставрогина, создатели фильма Протазанов и Мозжухин выиграли в другом: в относительной полноте изображения душевной жизни героя»7.Судя по акцентам картины, по вектору, который был выбран для киновоплощения самого загадочного персонажа Достоевского, Протазанов вполне мог бы решиться на биографическую картину об авторе «Бесов». Ведь уже случился первый кинематографический опыт – пятиминутная немая картина В.М. Гончарова о Пушкине (1910), о которой шли громкие споры в печати: первая в истории российского немого кинематографа попытка воплощения жизни Пушкина на экране не могла не привлечь внимания зрителей и критики. Хотя почти все рецензии были отрицательные: Гончарова упрекали в том, что он сознательно извратил биографию поэта, разрушил образ свободолюбивого человека и создал миф, в котором Пушкин – покорный и верный слуга режиму Николая I, важна была сама дискуссия о принципах создания биографических фильмов о русских писателях.
Прикасаясь к великим именам…
Но Протазанов, еще за три года до «Николая Ставрогина», успел снять громкую, весьма скандальную короткометражку в жанре биографической драмы «Уход великого старца» (1912) – о Л.Н. Толстом, создавшем своим «уходом» исключительный информационный повод. Протазанов пошел по пути, который избрали первопроходцы-документалисты:
«Не ищите в этой ленте никаких модных теперь трюков, – писал «Сине-Фоно», – ни бьющего на нервы сюжета. Здесь сама простота как в сюжете, так и в действии, но самая простота того, что происходит на экране, уже есть мировая трагедия и вызывает в зрителе тихие, но горячие слезы, заполняет душу чем-то теплым, но вместе с тем кротким, ясным…»9
.Неизвестно, консультировались ли режиссеры с кем-либо из семьи или ближнего круга Л.Н. Толстого, с его будущими биографами, а также с кем-либо из участников драмы – с С.А. Толстой, А.Л. Толстой, ВТ. Чертковым. А ведь именно эти трое (и еще его яснополянский доктор, простые мужики и бабы) окружали Л.Н. Толстого незадолго до его ухода из дома. Было очевидно, однако, что в картине преобладала одна точка зрения на события – «чертковская».
Фильм произвел сильное впечатление и оказался первым «полочным» фильмом в истории русского кино: семья Толстого запретила картину для публичных просмотров на всей территории Российской империи. Хроника последних дней жизни писателя, снятая в формате