Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

Дух Гоголя садится за стол, решительно гасит свечу, отодвигает гусиное перо на подставке, открывает компьютер и начинает бесшумно стучать по клавишам. Но вскоре бешено закрутилась та самая тарелочка, и из ниоткуда появилась Алла Ивановна, школьная учительница, а после полуночи – сотрудница «Ночного дозора».

– Николай Васильевич, голубчик, я за вами!

– Ну вот, – притворно восклицает Гоголь. – На самом интересном месте…

– А вас, – приказывает Алла Ивановна ребятам, и глаза ее светятся нечеловеческим огнем, – я жду завтра, к первому уроку, с готовыми сочинениями.

Гоголь исчезает вместе с ней, компьютер взрывается, портрет Гоголя на стене показывает язык. Школьники растеряны. Мистика вышла боком.

Кажется, однако, что эта киношутка в очередной раз показала язык всем любителям влегкую поиграть с классиком.

Гоголь собственной персоной: реальный и мнимый

В середине восьмидесятых кинематограф решил наконец взяться за Гоголя всерьез. В 1984-м стартовал пятисерийный (385 мин) художественный фильм режиссера Михаила Швейцера «Мертвые души»¹⁸, с присутствием в кадре автора, Н.В. Гоголя, лицом которого стал Александр Трофимов, и созвездием советских актеров, среди которых были Александр Калягин (Чичиков), Юрий Богатырев (Манилов), Лариса Удовиченко (Манилова), Тамара Носова (Коробочка), Виталий Шаповалов (Ноздрев), Иннокентий Смоктуновский (Плюшкин), Вячеслав Невинный (Собакевич) и др.

К моменту работы над экранизацией поэмы Гоголя «Мертвые души» М.А. Швейцер был уже маститым режиссером, снявшим лучшие экранизации русской классики советского времени – «Воскресение» (1960–1962), «Маленькие трагедии» (1979); позже будет «Крейцерова соната» (1987).

Бережное, внимательное отношение к тексту, реалистическое видение романной структуры произведения, тщательный подбор актеров сказались и на экранизации «Мертвых душ», о которой можно говорить как об эталонной, с великолепной актерской игрой и замечательной музыкой Альфреда Шнитке, ибо это именно экранизация поэмы Гоголя, а не снятое нечто, «по мотивам», по игре воображения режиссера.

Первые кадры картины – сожжение чистых листов писчей бумаги (формата А4), которые стопкой лежат на столе у писателя: маленький костер из скомканных белых листов охотно горит на круглом металлическом подносе, и Гоголь греет над ним свои озябшие ладони. Потом открывает окна комнаты – там весна. К нему, одетому в черное, является двойник в белом и велит вставать и идти – спасать людей, их живые души, ибо спасти можно души живые, а не мертвые.

Так начинается картина о приключениях и злоключениях Павла Ивановича Чичикова, и вездесущий, невидимый свидетель то и дело (по нескольку раз за серию) являет свой лик с замечаниями «от автора» то сентиментальными, то ироничными, то ехидными, то саркастичными. Он размышляет о характерах людей, о России, обращает внимание на едва заметные детали и на важную подоплеку событий. Персонаж-рассказчик ведет повествование, порой глубоко сопереживая своим героям, порой подтрунивая над ними, порой откровенно, но беззлобно смеясь их нелепым выходкам. Он задается «вечными» вопросами: «Что думает дворовый крепостной человек, когда барин дает ему наставления?»; «Точно ли так велика пропасть, отделяющая Коробочку от нас?», «Всё может статься с человеком…» «Всё черствее и черствее становится жизнь…». Он то и дело восклицает, делает тонкие или лукавые замечания, пристально следит за ходом действия, не упуская ни одной мелочи. К последним сериям присутствие рассказчика, его комментарии и пояснения делаются даже избыточными, навязчивыми – словно он опасается, что его рассказ не так поймут или что-то важное упустят. Он держит зрителя в плену своей личности, не давая остаться наедине с провалившимся Чичиковым и его гонителями.

Образ автора «Мертвых душ» – это портрет интеллектуала, философа, мыслителя, знатока человеческих душ. Гоголь как биограф (а иногда и нянька) своих героев – на своем месте, но кто и каков он сам? Здесь есть здоровый скептицизм, есть насмешка над плутами и жуликами, но где чудаковатость самого Гоголя, его мистицизм, его загадка?

Картина Швейцера таких вопросов не ставила и ставить не должна была. Тогда почему эта в высшей степени достойная экранизация «Мертвых душ» попала в список биографических лент? Наверное, потому, что реальная биографическая история Гоголя не дается кинематографу.

Мелькнуло лицо Гоголя в исполнении Николая Бурляева в картине «Лермонтов» (1986), где Бурляев играет главную роль – Михаила Лермонтова: поэт читает в обществе стихи («С тех пор как вечный судия / Мне дал всеведенье пророка, / В очах людей читаю я / Страницы злобы и порока»). Лермонтов (Бурляев) читает стих, «облитый горечью и злостью», а Гоголь (Бурляев) молча внимательно слушает.

Эффект такой, будто поэт читает стихи самому себе.