Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

Во второй половине 1840-х гг. вместе с таким же бедолагой, как и он сам, литератором И. П. Крешевым, Бутков ютился в одной из комнаток в квартире А. А. Краевского на Невском проспекте. «Литературный антрепренер» поселил писателей у себя на дому, чтобы легче и надежнее было контролировать работу находившихся у него в кабале журнальных сотрудников. Осенью 1847 г. в Петербург из Ревеля, выйдя в отставку, переехал старший брат Достоевского Михаил. До приезда в столицу семейства Михаила Михайловича братья решили жить вместе. А для этого как минимум необходимо было раздобыть какой-нибудь диван, так как спать «валетом» было чрезвычайно неудобно. О дальнейшем как раз и повествует второй «презабавный анекдот», который также рассказал в одном из своих писем В. Г. Белинский.

«…Надо сказать, — пишет критик, — что Бутков живет у Краевского вместе с другим молодым человеком — Крешевым. Он дал им лишнюю комнату, взявши с каждого из них по 100 руб. серебром в год. <…> Продал Краевский Крешеву старый диван, набитый клопами, за 4 руб. серебром. Диван этот понравился Достоевскому, и он, за ту же цену, перекупил его у Крешева. Поутру являются двое ломовых извозчиков от Достоевского, и они понесли было диван». «Краевский узнал и взбесился: „Я продал им диван, чтоб у них комната не была пустая, а они его перепродают — вздор!“ и остановил диван»^[514]. Так и остались братья Достоевские без второго дивана. Ну а Буткову и Крешеву спать на одном диване «валетом» было не привыкать…

Посещения дома Краевского в конце 1840-х гг. упоминаются в письмах Достоевского не однажды. В конце 1847 г. издатель «Отечественных записок» учредил у себя на квартире «по четвергам для сотрудников»^[515] что-то вроде собраний редакционного кружка. Как постоянный автор «Отечественных записок», Достоевский бывал на них достаточно часто. В 1848–1849 гг. он напечатал в журнале Краевского рассказы «Слабое сердце», «Чужая жена. (Уличная сцена)», «Ревнивый муж. (Происшествие необыкновенное)»^[516], «Отставной», «Честный вор», «Елка и свадьба», «Белые ночи». Последней его публикацией, прерванной из-за ареста, было начало романа «Неточка Незванова».

Н. В. Верещагина-Розанова. Иллюстрация к роману «Неточка Незванова». 1950-е гг.

Этот роман, имевший в журнале подзаголовок «История одной женщины», начал печататься в двух первых номерах «Отечественных записок» за 1849 г. (часть первая — «Детство», часть вторая — «Новая жизнь»). Третья часть под названием «Тайна» была в типографии в наборе, когда Достоевский оказался заключенным в Секретном доме Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Краевский, не зная, как поступить, и не желая рисковать (в этом номере в наборе была также повесть «Жак Бичовкин» еще одного арестованного петрашевца — А. И. Пальма), обратился за разъяснениями в III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Через несколько дней он получил уведомление, в котором сообщалось, что начальник III Отделения генерал-адъютант граф А. Ф. Орлов «изволил отозваться, что повести Достоевского и Пальма, уже рассмотренные и дозволенные к напечатанию цензурой, могут остаться в упомянутом №, но с тем, чтобы под оными не были означены фамилии сочинителей…»^[517]

Процитированный документ датирован 28 апреля 1849 г. Через три дня, 1 мая, в свет вышел № 5 «Отечественных записок». На его страницах, без указания имени Достоевского, была опубликована третья часть романа «Неточка Незванова»^[518].

22 декабря 1849 г., сразу же после возвращения с Семеновского плаца, где на эшафоте он, в белом балахоне смертника, выслушал смертный приговор, веруя, что жить ему осталось не более пяти минут, Достоевский пишет из Петропавловской крепости письмо брату, в котором сообщает в подробностях обо всем, что пережил сегодня утром. Заканчивая письмо, он поручает Михаилу: «Еще раз пожми руку Эмилии Федоровне (жене брата. — Б. Т.), целуй деток». И добавляет в отдельной строке: «Поклонись Краевскому; может быть…».

Что скрывается за этим «может быть», — и «привязанном» к имени Краевского, и отделенном от него точкой с запятой, — нам, видимо, не суждено узнать никогда.

На проповеди лорда-апостола