Достоевский: призраки, фобии, химеры (заметки читателя).

В этих высказываниях тоже по сути дела говорится о «двадцать пятом» кадре в сочинениях Достоевского. В «слабости художественного чувства» в отношении приведенных выше сцен с «ананасным компотом» упрекнул Достоевского и Горький, говоря о «карамазовщине». Беспокойство, которое вызывали описанные Достоевским сцены наслаждения чужими муками, в том числе явно «пыточными», у его весьма неординарных собратьев по перу вполне объяснимо. Великий царь Сулайман ибн Дауд однажды сказал, что он может обнаружить след птицы в воздухе и рыбы в воде, и только путь мужчины к сердцу женщины для него непостижим. Но если бы мудрец жил в идеологизированное новое и новейшее время, он бы наверняка расписался бы и в своем бессилии определить путь идей в человеческом обществе. Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется… И вполне правомерной может выглядеть, например, такая версия: известно, что вскоре после октябрьского переворота грянуло столетие со дня рождения Достоевского. Задержавшаяся в «революционной» России старая профессура отметила его с большой помпой. В 1921–1928 гг. широко издавались сочинения Достоевского, воспоминания его современников, многочисленные исследования и популярные очерки, посвященные его жизни и творчеству, имя писателя в то время было на слуху и у взрослых, и у детей («Республика Шкид»). К 1937 году эти дети стали взрослыми, и, может быть, некоторые из них были в числе тех, кто заставлял бегать голой по камере пыток пожилую женщину (жену Постышева) и демонстрировать им, как она отдавалась своему мужу, и тех, кто бил Мейерхольда по изуродованным распухшими венами ногам, и тех, и тех, и тех. Вот только неизвестно, ели ли они, созерцая чужие физические страдания, «ананасный компот»? Любая идея, как мы теперь знаем, в любой момент может овладеть массами, даже не знающими, кто ее, эту идею, высказал. Рассказывают и о том, что чуткий ко всякого рода изуверским «идеям» и люто ненавидевший непротивленца Льва Толстого, бесноватый фюрер Адольф украсил свое «рабочее место» портретом Достоевского (видимо, не зная «ласковых» слов Федора Михайловича о «тупых» немцах).

Некоторые могут усомниться в самой возможности таких отдаленных последствий «невинных» отклонений от обычных норм человеческого поведения в текстах Достоевского и скажут, что эти болезненные вывихи в его произведениях полностью обезвреживаются общей гуманистической направленностью его творчества. Но никто не возражает против этой «общей гуманистической направленности». Речь идет лишь о том, что в мире идей, как и в механике, действует своего рода принцип независимости действия сил, но, как и в механике, последствия действия каждой из таких независимо действующих сил не всегда суммируются с положительным итогом. Высказанные мысли — это стрелы, летящие в будущее, и в этом полете возможны всякие отклонения. Одна из «стрел» Достоевского «отклонилась» и попала в невинного человека и в целый народ на процессе Бейлиса, другая угодила в нацистскую листовку времен войны, третья своим оперением украшает колчаны современных нацистов, а «гуманическая» «слезинка невинного ребенка» до этих «целей» не долетела и тихо смешалась со слезами невинных детей, расстрелянных и затравленных газом, в том числе, именем Федора Михайловича Достоевского.

Похожая история произошла и с великим Ницше — его философский гений не предотвратил извращенное толкование им же неосторожно высказанных идей, попавших в, с позволения сказать, «умственный багаж» человекоподобных существ.

Сохранились слова А. Ахматовой в передаче Е. Клебановой о встрече с неким «американским профессором» («литовским выходцем из жидов», как сказал бы в этом случае чеховский Лаевский):

«В связи с русским духом он [профессор] заговорил о Достоевском. Я сказала ему, что Достоевский ничего не знал. Он думал, что каждый убийца превращается в Родиона Раскольникова, а мы знаем таких, которые, убив 50 человек, спокойно шли в театр. Мы видели в жизни то, что человеку не полагается видеть и что Достоевскому и не снилось».

Ахматова говорила, что использование прямой речи в мемуарах следует считать уголовным преступлением, но в данном случае приведенная выше «прямая речь» в определенной мере подтверждается А. Найманом в его «Рассказах об Анне Ахматовой», у которого профессор говорит Анне Андреевне:

«— В Америке мне сказали, что вы очень знаменитая, я прочел некоторые ваши вещи и понял, что вы единственный человек, который знает, что такое русский дух.

Ахматова вежливо, но довольно демонстративно перевела разговор на другую тему. Профессор настаивал на своем.

— Мы не знаем, что такое русский дух, — произнесла сердито.

— А вот Федор Достоевский знал! — решился американец на крайний шаг. Он еще не кончал фразу, а она уже говорила:

— Достоевский знал много, но не все. Он, например, думал, что если убьешь человека, то станешь Раскольниковым. А мы сейчас знаем, что можно убить пять, десять, сто человек и вечером пойти в театр».