Достойная пара (СИ)

Сина судорожно перепрыгивал с одной мысли на другую, думая о том, что могло произойти и кто мог оказаться жертвой; он расталкивал повергнутых в агонию паники оборотней, пока сердце его разрывалось от страха, что он мог опоздать, хотя общее состояние стаи и её крайняя тоска говорили о многом. Взбесившиеся у входа волки послушно уступили дорогу старшему воину, а затем, под замеревшее молчание взволнованной стаи, дверь открылась и Сину пустили в дом.

Он старался идти медленно, и шаги его гулко звенели в плотных холодных стенах угрюмого дома, дыхание первый раз так сбилось с того времени, как он вступил в ряды воинов, а затем стал в клане вторым после Альфы. Голова разрывалась от боли, потому что мужчина знал, что всего этого можно было избежать, но всё же равнодушно проигнорировал крики вселенной. О, как же теперь он сокрушался!

Женщины в доме словно испарились: ни одной не было, кроме тех, что привидениями стояли у входа; вообще вся жизнь этого дома померкла — он и раньше был мрачным, а теперь и вовсе на грузные мысли нагонял, словно здесь мстительный дух поселился. Высокая дверь в спальню была приоткрыта, возле неё лежал поднос, заполненный до бортиков травяным чаем и множеством осколков. В глаза бросился подсушенный ранее и размякший в кипятке цветок с лепестком, напоминающим шлем. Аконит. Хаемон бледный, точно позеленевший, лежал на полу в собственной рвоте, определённо давно мертв, а Астрид сидела верхом, мандражирующими ручками непонятно для чего сжимая над телом кровавый нож. Поздно было корить себя, но Сина облегчённо выдохнул, когда увидел, что Астрид жива. Тут же появилась и волчица, обронившая поднос, она чуть ли не припала к земле, сокрушаясь и моля прощение, одной ей известно за что:

— Она! Она подложила отраву! — взмолилась волчица, складывая руки у головы кулачками, но её вряд ли кто-то слушал, и поэтому она поспешила незаметной тенью скользнуть туда, откуда пришла.

Сина продолжал стоять у двери, не смел входить или тревожить Астрид. Он видел умершего Альфу, и будь там любой другой убийца — немедля был бы казнён, но теперь Сина испытывал разве что не удовольствие, и эти смешанные чувства пугали его. Это была его вина и только; на протяжении долгого времени он видел её мучения, но ничего с этим не делал, поэтому теперь он не дрогнул, когда окровавленная девушка с помутневшим взглядом выплыла из комнаты. Лицо милой некогда волчицы перекосило ожесточением, она выглядела потрёпанно, точно умалишённая. Астрид тяжело, но быстро дышала, как после пробежки; она покачивалась на ходу, цепляя дверь и дверной косяк: ей тяжело давалось справляться с потерявшим силы телом. Каждый её шаг сопровождался нервными судорогами, и всякое резкое постороннее движение могло вызвать её самую непредсказуемую реакцию. Сина смотрел и никак не мог узнать девушку, и потому тупо в упор разглядывал её. Ему казалось, что именно так будет выглядеть демон, если того загнать в угол; думал, что, возможно, ни Хаемон, ни даже Ингольв ни за что в жизни не представляли себе подобные перспективы брака; задавался вопросом, кем нужно быть, чтобы разбудить такого зверя, но ответ уже лежал на полу в спальне, весь в рвоте и крови, мёртвый и более непричастный.

— Тебе придётся сделать выбор, — всё лицо её покрылось нездоровым блеском. — Либо ты со мной, либо ты с ним, — лизнула потрескавшиеся губы, её грудь качнулась, наполняясь воздухом, и девица кивнула в сторону комнаты, где лежал мёртвый Хаемон.

Она была далеко не слабачка, однако по силам не превосходила старшего воина, тем не менее одна только сила её духа впечатляла. Ответ Сины давно был предопределён мягким девичьим смехом, и он, подтверждая её ожидания, покорно склонил голову. Тогда Астрид испустила горький презренный смешок и отбросила в сторону лезвие, то скользнуло по полу со звонким скрипом.

— Я просила принести мне отвар, где он?! — заверещала она на уронившую поднос волчицу, прижимая к себе державшую нож руку».

Астрид пообещала себе никогда не заговаривать о своей короткой супружеской жизни, и до сих пор держала верность обещанию, да и вряд ли когда-нибудь в будущем расскажет правду о тех загадочных покрытых густым мерзким туманом отношениях с Хаемоном.

Это было самое приевшееся воспоминание, которое навечно засело в сердце Сины нестираемым чувством вины. Теперь он ничто не мог изменить. Ни вернуться назад, ни исправить будущее, а ведь оно-то открывалось совсем не красочным — предчувствие у старшего воина Запада всегда было отменным, что не сказать об умении сдаваться: он всегда боролся до конца.