Достойное общество

Может ли в достойном обществе быть место унижению в рамках (престижных) институтов, хотя бы и в контексте посвятительных ритуалов? Представляет ли, к примеру, травля новобранцев в элитных армейских частях с добровольным принципом комплектования явление одного порядка с садомазохистскими техниками унижения, которые по обоюдному согласию практикуют взрослые люди, которых мы не исключаем из достойного общества? Следует признать, что унижение лиминальных индивидов не равноценно отвержению индивидов маргинальных, прежде всего потому, что унижение человека в переходном статусе есть явление временное и ограничено периодом инициации. Однако в самый момент ритуала оно представляет собой весьма жесткую форму унижения, более того, это унижение с оттенком институциональности. Институциональным подобное унижение является не в том смысле, что оно осуществляется во имя конкретного социального института, но в том, что оно регулярно имеет место в рамках этого института. Унижение в садомазохистских отношениях двух взрослых партнеров представляет собой непростую проблему для цивилизованного общества, но здесь мы имеем дело с ситуациями, в которые косвенно вовлечены социальные институты. Достойное общество несовместимо с лиминальным унижением, даже если таковое воспринимается как временное, как необходимое зло на пути к великому братству. Унижение остается унижением, и братские отношения не должны быть куплены его ценой.

Телесные знаки

Телесные знаки играют крайне важную роль в формировании и поддержании человеческой идентичности и в самоотождествлении людей с той или иной группой включения. Нетрудно понять, почему унижение зачастую бывает ориентировано на телесные особенности и на одежду. Это покушение на значимые составляющие человеческой идентичности. Тип волосяного покрова, форма носа и скул, разрез глаз – все это может служить источником как гордости, так и стыда. Унижение часто принимает форму оскорбительных жестов, направленных на телесные признаки, равно как и на одежду, которая воспринимается как «естественное продолжение» тела.

Как снобистские, так и вульгарные общества обладают собственными способами реакции на телесные особенности и на одежду. Если согласно армейским требованиям новобранцы должны иметь одинаковую короткую стрижку, в то время как жизненный стиль некоего конкретного новобранца предполагает длинные волосы, возникает конфликт двух жизненных стилей, и институциональное требование к стрижке можно интерпретировать не только как принуждение, но и как унижение. Если та вера, которой придерживается человек, содержит четко выраженный запрет стричь волосы – скажем, если бы наш солдат был сикхом, – а от него все равно требуют их остричь, он воспримет это как покушение на самые основы его идентичности. Но если молодой человек играет в рок-группе или просто принадлежит к рок-культуре, в которой длинные волосы обладают социально значимым смыслом, можно ли будет счесть его чувство унижения перед лицом армейских требований к прическам столь же оправданным, как и в случае с сикхом? Мы можем допустить, что остриженные волосы нашего рокера дадут его приятелям возможность от души поиздеваться над ним, когда он пойдет в увольнение. Но само по себе требование короткой стрижки унижением являться не будет. При этом роковый или левацкий жизненный стиль может означать приверженность к антибуржуазному способу жизни, и длинные волосы будут внешним выражением этих приоритетов. В немецкой армии, например, в шестидесятые годы решили, что такого рода жизненные стили имеют право на уважение, и новобранцев перестали заставлять стричь волосы.