Достойные моих гор

Первые старатели, прибывающие на места разработок, и не думали делать какие-либо заявки. Они бродили по водным путям, подбирая лежавшее на поверхности золото, и быстро переходили на повое место. По мере того как возрастало их число и расширялись знания о золотоносном потенциале каждого лагеря или ущелья, мужчины устраивали собрание, на котором решались вопросы о размерах участка, и любой, заявивший на него права, мог считать его своей собственностью. Размеры участков варьировались от десяти квадратных футов в самых ранних лагерях до полосы шириной в десять футов от середины русла реки до основания холмов. Для того чтобы заявка считалась оформленной по закону, достаточно было воткнуть в нужном месте кирку или лопату.

Эти первые, лишенные формальностей собрания представляли собой зачатки самоуправления на горных приисках. Полковник Мейзон - военный губернатор - находился в Монтерее, а никакой иной власти не было. Чарлз X. Шинн в своей кпиге «Лагеря шахтеров» писал: «Шахтерам не нужен был уголовный кодекс. Простая и непреложная истина заключалась в том, что в Калифорнии был короткий период в 1848 году, когда преступлений почти не совершалось, когда фунты и пинты золота оставлялись без присмотра в палатках и хижинах или лежали на склонах холмов, а самородки передавались толпой из рук в руки для всеобщего обозрения. Один из первых золотоискателей писал мне, что «в 1848 году человек мог войти в хижину старателя, отрезать себе кусок бекона, приготовить пищу, завернуться в одеяло и улечься спать, в полной уверенности, что будет радостно встречен вернувшимся хозяином». Люди говорили мне, что им известны случаи, когда полные умывальные тазы золота оставались на столе в открытой палатке, в то время как владельцы их работали на своей заявке в миле от палатки».

Найти золото было так же просто, как украсть его. И если кто-нибудь брал золото у своего соседа, он делал это скорее ради смеха, чем ради наживы. К концу года один или два человека всерьез решились па подобные поступки и были тут же повешены без суда, как, впрочем, и без пролития слез.

В 1848 году горы представляли собой настоящую Аркадию; старатели были молоды, социальные различия отсутствовали, и, если одни находил богатую россыпь сегодня, завтра наступала очередь его соседа. Друзья и соседи отдавали запасы провизии в общин котел н готовили по очереди. Результаты зачастую бывали неважными, однако «никто ие должен был ворчать на неудачных поваров под страхом иазначеипя еще на одну очередь». Каждый с открытым сердцем относился к вновь прибывающим. Шшш рассказывает историю о десятилетнем мальчике, который прибрел сюда в одиночку, совершенно изголодавшийся и без орудий, необходимых для самых примитивных работ. Мужчины-старатели решили работать в пользу мальчика по часу в день и вскоре вручили ему золотой песок для покупки полного снаряжения, заявив, что теперь он может «плескаться самостоятельно».

В 1848 году иа приисках еще не было светской жизни. Только некоторые лагеря могли похвастаться присутствием в них хотя бы одной женщины, правда, к концу года к некоторым старателям приехали жеиы с намерением открыть ресторан или постоялый двор. По ночам после работы мужчины собирались вокруг костров, рассказывали апекдоты, вспоминали о доме или о своем путешествии в Калифорнию. В этом чисто мужском обществе выше всего ценилась дружба. Только некоторые из калнфорнийцев привозили с собой жеп, детей и индейских слуг. По вечерам на траве перед палатками семьи устраивали танцы. Молодые американцы находили «весьма привлекательным после тяжелого дневного труда с наступлением темиоты пойти на один из таких фандаго».

Эта лесная идиллия продолжалась почти до самого конца 1848 года, хотя поздней осенью начался приток посторонних: калифорнийцы из южиой Калифорнии, первыо пришельцы из Орегона; четыре тысячи мексиканцев из Соноры; первые жертвы золотой лихорадки, прибывающие морем - партия с Гавайских островов и еще одна из Чили.

К октябрю в горы пришла зима с дождями, снегом и сильными холодами. Немногие из наиболее упорных решились на зимовку и построили примитивные бревенчатыо хижины. Восемьсот человек остались в Драй-Днггниз, позднее переименованном в Хангтаун н еще позже - в Плейсервилл, добывая примерно по пять •унций в день.

Основная же масса отправилась с гор в более теп тыс долины. Кое-кому удалось нажить состояние, но большинство старателей составляли разочарованные, больные, оборванные. Мрачные и растерянные, они «проклинали страну и свою тяжелую судьбу».