– Студенты разъярены. Когда ваш сын умрет, они захотят устроить шествие. Мероприятие будет эмоциональным и почти наверняка выйдет из-под контроля. Это фактически неизбежно. И кто в таком случае будет в ответе за случившееся?
– Что вы предлагаете?
– Поговорите со студентами. Попросите их скорбеть вместе с вами, прийти на похороны. Мы кремируем вашего сына там, где вы скажете, и я не позволю полиции присутствовать на церемонии. Но вы должны посоветовать студентам не устраивать очередной марш. Он может закончиться непредсказуемо.
Старик зарыдал. Через некоторое время он взял себя в руки и, поглядев на сына, голова которого почти целиком была забинтована, тем же спокойным голосом проговорил:
– Я сделаю все, что вы скажете. – Немного погодя старик добавил, но уже себе под нос: – Получается, его смерть ничего не изменит?..
Главный министр расслышал его слова.
– Нет. Я приму все меры, чтобы это было не так. Сам я тоже попытаюсь урегулировать ситуацию, но никакие мои речи не окажут на них такого усмиряющего действия, как ваше обращение. Своим поступком вы сможете предотвратить больше бед и горя, чем большинству людей удается предотвратить за всю жизнь.
Главный министр уехал так же, как и приехал, – инкогнито. Вернувшись в свой кабинет, он попросил Л. Н. Агарвала отменить комендантский час и выпустить на свободу всех задержанных на марше.
– И позовите ко мне председателя студенческого профсоюза, – добавил он.
Вопреки возражениям Л. Н. Агарвала, винившего во всех бедах именно студенческий профсоюз, главный министр встретился с председателем. Спеси у молодого человека поубавилось, но настроен он был даже решительней, чем прежде. Он хотел взять с собой Рашида: сам председатель был индус, а Рашид – мусульманин, что выгодно подчеркивало секуляризм социалистов, – но Рашид был слишком раздавлен и пристыжен случившимся. Юноша явился на встречу с главным министром и министром внутренних дел один и чувствовал себя не в своей тарелке.
– Я согласен выполнить ваши требования, но вы должны отменить шествие, – произнес главный министр. – Готовы ли вы на такой поступок? Хватит ли вам смелости избежать дальнейшего кровопролития?
– Вопрос о членстве в студенческих союзах тоже решите в нашу пользу? – уточнил юноша.
– Да, – ответил главный министр.
Л. Н. Агарвал стоял в сторонке, крепко поджав губы, и держался из последних сил: очень непросто сохранять молчание, которое подразумевает согласие.
– Учительские зарплаты?
– Мы поднимем этот вопрос и увеличим размер заработной платы, хотя я не поручусь, что такая прибавка вас устроит. Бюджетные средства ограниченны. Но мы попытаемся.
Так они по очереди обсудили все вопросы.
– Я могу предложить, – наконец сказал молодой человек, – перемирие. Я получил ваше обещание, вы получили мое. Полагаю, мне удастся убедить остальных. Но если наши требования не будут выполнены, все отменяется.
Л. Н. Агарвал, которому было противно слушать этот разговор, подумал, что наглец едва ли отдает себе отчет, что общается на равных с главным человеком штата. И даже сам С. С. Шарма, который вообще-то любил, когда ему демонстрировали надлежащее почтение и повиновение, сейчас как будто начисто забыл обо всех условностях.
– Понимаю. Полностью согласен, – говорил он.
Л. Н Агарвал смотрел на С. С. Шарму и думал: «Ты стар и слаб. Ты согласился на безрассудный шаг ради временного мира. Однако сам факт такой уступки создал прецедент, который будет еще долго аукаться нам, твоим преемникам. А может, никакого мира не будет вовсе. Скоро узнаем».
В тот же вечер пострадавший студент скончался. Убитый горем отец выступил с обращением к студентам. На следующий день тело сожгли в кремационном гхате на берегу Ганги. Студенты тихо сидели на величественных ступенях, ведущих к воротам гхата. Шествия не было. Плотная толпа скорбящих стояла и молча смотрела на ревущий, потрескивающий вокруг тела огонь. Полиции велели держаться подальше. Насилия удалось избежать.
Доктор Кишен Чанд Сет забронировал два столика в малом бридж-зале клуба «Сабзипор». Замечая в журнале записи его имя, никто не отваживался бронировать оставшиеся столики. Библиотекарь, ежедневно просматривавший журнал (зал для игры в бридж находился рядом с библиотекой), тяжко вздохнул, увидев в нем имя прославленного радиолога: этим днем о спокойствии можно забыть, а если Сет со товарищи изволят засидеться, то и вечером тоже.