Объяснение было простое, но оно не пришло в голову Махешу Капуру. Почтово-телеграфное ведомство, боясь, что при неимоверно возросшем из-за предвыборной суеты объеме корреспонденции может не хватить почтовых материалов, распорядилось продавать дополнительно старые марки и конверты с портретом Георга VI. Так что больной английский король не поднимался со своего ложа, чтобы явиться в ночной тиши Махешу Капуру и предсказать, что они еще встретятся в Филиппах[222]
.На следующий день Махеш Капур поднялся до восхода солнца и пошел прогуляться по незнакомому городу. На небе еще были видны звезды. Только что начала петь пара проснувшихся птиц. Лаяли собаки. Какой-то петух заглушил слабый призыв муэдзина на молитву. Затем опять наступила тишина, нарушавшаяся лишь пением птиц.
Махеш Капур спел себе под нос этот мотив и почувствовал, что к нему возвращается если не надежда, то по крайней мере решимость. Посмотрев на часы, которые ему подарил Рафи-сахиб, и проверив дату, он улыбнулся. Чуть позже он уже собирался отправиться в очередную поездку по деревням, когда к нему прибежал запыхавшийся глава салимпурской администрации:
– Господин, завтра к нам приезжает премьер-министр! Мне сказали по телефону, что надо сообщить об этом вам. Он будет выступать в Байтаре и Салимпуре.
– Вы уверены? – возбужденно спросил Махеш Капур. – Это абсолютно точно? – Можно было подумать, будто его утренний душевный подъем и повлек за собой улучшение предвыборной ситуации.
– Да, господин, это точно. – Глава администрации был тоже возбужден и вдобавок растерян. – А я совсем не подготовился к его приезду, совсем!
Не прошло и часа, как необычайная новость облетела весь город, а к полудню она распространилась и по деревням.
Неру встретился с Махешем Капуром и парламентским кандидатом от Конгресса в гостинице Байтара. Премьер-министр выглядел удивительно молодо для своих шестидесяти двух лет; он был одет в ачкан, посеревший от пыли на дорогах округа. Махеш Капур с трудом верил в реальность происходящего.
– Капур-сахиб, – обратился к нему Неру, – мне сказали, что нет смысла приезжать сюда, потому что ваше дело безнадежное. Это окончательно убедило меня, что приехать необходимо. Уберите это, – сердито сказал он стоявшему рядом человеку, снимая с себя семь гирлянд ноготков. – Еще мне рассказали какую-то ерунду о том, что ваш сын попал в некую неприглядную историю. Я спросил, имеете ли вы какое-нибудь отношение к этому, и мне сказали, что нет. Люди в этой стране слишком озабочены тем, что этого никак не заслуживает.
– Не знаю, как вас благодарить, Пандитджи, – отозвался Махеш Капур. Он был глубоко тронут.
– Благодарить? Не за что меня благодарить. Кстати, примите мои искренние соболезнования по поводу госпожи Капур. Я помню, мы с ней виделись в Аллахабаде, но это было давно, лет пять назад, наверное.
– Одиннадцать.
– Одиннадцать?! Но в чем дело? – обратился он к сопровождающим. – Почему им требуется столько времени, чтобы все подготовить? Я опоздаю в Салимпур. – Он кинул в рот пастилку. – Да, я еще хотел сказать вам: я прошу Шарму войти в мой кабинет. Он вечно отказывается, но всему есть предел. Я знаю, он хочет оставаться главным министром здесь, но мне нужна сильная команда в Дели. Поэтому очень важно, чтобы вы победили на этих выборах и следили бы за тем, чтобы в Пурва-Прадеш все шло как надо.
– Пандитджи, – с удивлением произнес польщенный Махеш Капур, – я сделаю все, что в моих силах.
– И конечно, мы не можем допустить, чтобы на ответственных постах сидели всякие реакционеры, – сказал Неру, сделав неопределенный жест в сторону форта. – Где этот Бхушан – кажется, так его зовут? Ничего не могут толком организовать! – произнес он нетерпеливо. Выйдя на веранду, он крикнул члену окружного комитета Конгресса, отвечавшему за логистику: – Как мы будем управлять страной, если не можем обеспечить платформу для выступления, микрофон и парочку полисменов? – Узнав, что нудные и затянувшиеся меры по обеспечению безопасности наконец приняты, он, прыгая через ступеньку, сбежал по гостиничной лестнице и вскочил в автомобиль.
Каждую сотню ярдов вереницу машин останавливали восторженные толпы. Достигнув наконец платформы, с которой должен был выступать, Неру взбежал на устланную цветами площадку и приветствовал огромную толпу жестом намасте. Собравшиеся городские и деревенские жители ждали его с нетерпением уже больше двух часов. Они почувствовали приближение Неру даже раньше, чем увидели его; какой-то электрический импульс пробежал по толпе, и они закричали:
– Джавахарлал Неру зиндабад!
– Джай Хинд!
– Конгресс зиндабад!
– Махарадж Джавахарлал ки джай![223]
Последнее, по мнению Неру, было уже слишком.
– Садитесь, садитесь, успокойтесь! – крикнул он.
Все довольно засмеялись и продолжали вопить. Неру в раздражении соскочил с платформы прежде, чем его успели остановить, и стал руками усаживать людей на их места.