Читаем Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов полностью

Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов (англ. Clarissa, or, the History of a Young Lady) — эпистолярный роман Сэмюэля Ричардсона, написанный в 1748 году. Создан в жанре семейно-бытового нравоописательного романа воспитания. Моральный долг в лице Клариссы противопоставлен беспринципности Ловеласа: Кларисса добра и нравственна, Ловелас циник и эгоист; она жертва, он хищник. Оба — противоположные концепции человека. Ричардсон прослеживает все сложное развитие их отношений. Благодаря чрезвычайной популярности романа фамилия Ловелас приобрела переносное значение — бабник, соблазнитель, обаятельный волокита и т.п.О данной редакции:За основу данной редакции была взята распространенная в сети версия со старой русской орфографией. В ней тысячи слов были заменены их современной формой, структура FB2-файла была приведена в более правильный и логичный вид, были оформлены сноски и добавлена обложка. Тем не менее старые слова и опечатки еще имеют место быть, не говоря уже о том, что данный перевод сам по себе является неполным, поэтому дальнейшая работа над текстом очень приветствуется.

Сэмюэл Ричардсон

Европейская старинная литература / Древние книги18+

Часть первая

ПИСЬМО I.

АННА ГОВЕ К КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.


10 Января


Надеюсь, дражайшая моя приятельница и подруга, что ты ни мало не сомневаешься в том, какое я принимаю участие в восставших в твоем семействе смятениях и беспокойствах. Знаю, насколько для тебя чувствительно и прискорбно быть причиною всенародных разговоров. Однако ж не возможно никак, чтобы в столь известном происшествии, все касающееся до молодой девицы, отличившей себя отменными своими дарованиями и учинившейся предметом общего почтения, не возбуждало любопытства и внимания всего Света. Желаю нетерпеливо узнать от тебя самой все о том подробности, и каким образом поступлено было с тобою по случаю такого происшествия, которому ты не могла воспрепятствовать, и в котором по всем моим догадкам претерпел больше всех зачинщик.

Г. Дигс,[1] призванный мною по первому известью о бедственном сем происшествии, для узнавания от него о состоянии твоего брата, сказал мне, что рана его не опасна, ежели не усилится у него горячка, которая относительно волнующихся его мыслей умножается очевидно. Г. Виерлей пил вчера у нас чай; и хотя по мнению всех не держится ни мало стороны г. Ловеласа, но как он так и г. Симес порочили чрезвычайно твоих родственников за грубой их с ним поступок, когда пришел он осведомиться о состоянии твоего брата, и свидетельствовать чувствуемое им сожаление о случившемся происшествии. Они говорили, что г. Ловеласу не возможно было не обнажить своей шпаги; и что брат твой или от своего неискусства, или от чрезвычайной запальчивости подвергнул себя первому удару. уверяют также, что г. Ловелас стараясь удаляться говорил ему: "Остерегайтесь г. Гарлов; в запальчивости вашей не стараетесь вы никак об обороне, и подаете мне над собою преимущество. Имея почтение к вашей сестре оставляю сие охотно, ежели – ____________________". Но слова сии учиня его еще злобнее, отняли у него весь рассудок; и он бросился с таким исступлением, что соперник его давши ему легкую рану, отнял у него шпагу.

Брат твой навлек на себя многих недоброжелателей, как высокомерным своим нравом, так и своею гордостью, нетерпящею никакого противоречия. Недоброхотствующие ему люди говорят, что при виде текущей из раны его крови в великом изобилии жар страсти его поприостыл гораздо; и что когда соперник его старался подавать ему помощь до прибытия лекаря, то он принимал услуги его с такою терпеливостью, по которой можно было судить, что посещение г. Ловеласа не сочтет он никак себе обидою.

Но оставим рассуждать людей как им угодно. Весь свет о тебе сожалеет. Какое твердое поведение без всякой перемены! Столько зависти, как часто сама ты говаривала, ошибаться во всю свою жизнь, не бывши ни от кого примечаемый, и не желая навлечь на себя ни от кого внимания о потаенных твоих стремлениях ко благу! Лучше быть полезною, нежели блестящею, выбрала ты для себя надпись, которую я нахожу весьма справедливою. Однако ж будучи теперь против твоей воли подвергнута людским рассуждениям и разговорам, ненавидима в недре своей фамилии за чужие преступления; какое должна добродетель твоя претерпевать мучение? На конец признаться должно, что такое искушение совершенно соразмерно с твоим благоразумием.

Все твои друзья опасаются того, чтобы столь жестокая ссора между двумя фамилиями не произвела еще какого нибудь бедственнейшего происшествия. Для сей самой причины прошу я тебя, учинить меня в состоянии по собственному твоему свидетельству отдавать тебе справедливость. Мать моя и все мы, так как и все люди ни о чем больше не говорим, как только о тебе, и о следствиях, могущих произойти от огорчения и негодования такого человека, каков г. Ловелас, которой жалуется открытым образом, что поступлено с ним дядьями твоими чрезвычайно презрительно и обидно. Мать моя утверждает, что благопристойность запрещает тебе теперь как его видеть, так и иметь с ним переписку. Она следует во всем мыслям дяди твоего Антонина, которой как тебе известно, удостаивает нас иногда своим посещением, и внушает ей, какой порок для сестры ободрять такого человека, которой не может иначе до нее дойти, как чрез кровь ее брата.

И так поспеши, любезная моя приятельница, описать мне все обстоятельства случившихся с тобою приключений, с тех самых пор, как г. Ловелас начал иметь с вами знакомство. А особливо уведомь меня о том, что происходило между им и твоею сестрою. Говорят о том различным образом, и полагают, что меньшая сестра похитила у своей старшей сердце ее любовника; заклинаю тебя изъясниться в том со мною обстоятельнее, дабы я могла удовольствовать тех, которым внутренность сердца твоего не столько как мне известна. Ежели произойдет еще какое несчастье, то чистосердечное описание всего случившегося прежде, может служить твоим оправданием.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Илиада
Илиада

М. Л. Гаспаров так определил значение перевода «Илиады» Вересаева: «Для человека, обладающего вкусом, не может быть сомнения, что перевод Гнедича неизмеримо больше дает понять и почувствовать Гомера, чем более поздние переводы Минского и Вересаева. Но перевод Гнедича труден, он не сгибается до читателя, а требует, чтобы читатель подтягивался до него; а это не всякому читателю по вкусу. Каждый, кто преподавал античную литературу на первом курсе филологических факультетов, знает, что студентам всегда рекомендуют читать "Илиаду" по Гнедичу, а студенты тем не менее в большинстве читают ее по Вересаеву. В этом и сказывается разница переводов русского Гомера: Минский переводил для неискушенного читателя надсоновской эпохи, Вересаев — для неискушенного читателя современной эпохи, а Гнедич — для искушенного читателя пушкинской эпохи».

Гомер , Гомер , Иосиф Эксетерский

Приключения / История / Поэзия / Античная литература / Европейская старинная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Стихи и поэзия / Древние книги