Достопочтенный школяр

Джерри тоже полагал, что оставляет близкого человека на растерзание стае волков, пусть даже этим человеком был не Джордж Смайли, а Лиззи Уэрдингтон. Он смотрел в заднее окно машины, и весь мир казался ему покинутым так же, как и она. Улицы, рынки, даже подъезды домов были пусты. Над ними вырисовывалась крокодилья спина Пика, заляпанная светом ущербной луны. Последний день колонии, решил он. Из Пекина пришел пресловутый звонок: «Вечеринка окончена, убирайтесь». Закрывается последний отель, пустые «роллс-ройсы» валяются вокруг гавани, как металлолом, и последняя из жизнерадостных круглоглазых матрон, упакованная в не облагаемые налогом меха и драгоценности, ковыляет по трапу последнего океанского лайнера. Последний иследователь китайских обычаев лихорадочно скармливает машине для уничтожения бумаг свои последние ошибочные суждения; магазины разграблены, мертвый, опустевший город ждет, когда нагрянут орды варваров. На мгновение все пережитое слилось для Уэстерби в единую картину гибнущего мира – Гонконг, Пномпень, Сайгон, Лондон, весь мир, живущий взаймы, где кредиторы стоят у дверей и сам Джерри неким непостижимым образом превратился в частичку долга, который мир обязан уплатить.

«Я всегда был благодарен этой службе за то, что она дала мне возможность платить по счетам. Ты тоже так считаешь? Даже теперь? Так сказать, чудом оставшись в живых?»

«Совершенно верно, Джордж, – подумал он. – Подписываюсь под твоими словами, старина. Я тоже так считаю. Но может быть, вкладываю в эти слова несколько иной, нежели ты, смысл, приятель». Они с Фростом частенько пили и валяли дурака и Джерри ясно видел перед собой его веселое доверчивое лицо. То же лицо, искаженное чудовищным воплем, стало перед ним еще раз. Он почувствовал на плече дружескую руку Люка, а потом увидел ту же руку на полу, закинутую за голову, словно он пытался поймать мяч, который так и не прилетел. Беда в том, приятель, подумал Джерри, что расплачиваться часто приходится другим.

Например, Лиззи.

Когда-нибудь, если так распорядится судьба, они с Джорджем за бокалом вина снова будут обсуждать все ту же неотвязную проблему – зачем мы лезем в гору, и тогда он обязательно скажет ему об этом. Он намекнет – вполне миролюбиво, не раскачивая лодку – на то, как преданно и самоотверженно мы приносим в жертву других, ни в чем не повинных людей, – например, Люка, Фроста, Лиззи. Джордж, разумеется, даст идеально выверенный ответ. Разумный. Взвешенный. Оправданный. Джордж видит всю картину целиком. Понимает приоритеты. Еще бы. Он ведь у нас самый умный.

Машина приближалась к тоннелю, ведущему через гавань, а он все думал о ее робком последнем поцелуе и в то же время вспоминал поездку в морг – впереди из тумана выплывали леса строящегося дома, точно так же залитые светом прожекторов, как леса, которые он видел на той дороге; по ним сновали блестящие от пота кули в желтых шлемах.

Тиу тоже ее не любит, подумал он. Он не любит круглоглазых, которые болтают лишнее о Важном Хозяине.

Усилием воли он заставил мысли течь в другом направлении. Он попытался представить, что они сделают с Нельсоном, с человеком, которого лишили всего: дома, положения в обществе; человека, которого, как рыбу, вытащенную из воды, могут сожрать либо бросить обратно в море. Джерри уже приходилось видеть таких рыб: он присутствовал при их поимке, при торопливом допросе, не раз отвозил их обратно через границу, которую они так недавно пересекли, – «возвращал в оборот», как называлось это на очаровательном сарратском жаргоне: «так, чтобы никто и не заметил, что они выходили из дому». А если рыбку не выкидывают обратно? Если его как драгоценную награду держат под замком? Тогда через много лет – два, даже три, говорят, бывает и пять – Нельсон пополнит собой череду Вечных Жидов шпионского дела, его будут прятать, перевозить с места на место, снова прятать, и никому он не будет нужен, даже тем, ради кого пошел на предательство.

«А что Дрейк сделает с Лиззи, когда занавес опустится, – спросил он себя. – На какую помойку ее выбросят на этот раз?

У въезда в туннель они резко сбавили скорость. «Мерседес» полз следом. Джерри уронил голову на грудь. Прижав руки к паху, он покачивался и стонал от боли. Из временной полицейской будки, похожей на пост часового, на них с любопытством взирал китаец-констебль

– Если он подойдет, скажи, что мы везем пьяного, – рявкнул Гиллем. – Покажешь блевотину на полу.

Они вползли в туннель. Из-за плохой погоды два ряда машин, направлявшихся на север, ехали тесной цепочкой, одна за другой. Гиллем занял правый ряд. Слева их догнал мерседес». Полузакрыв глаза, Джерри в зеркале заметил, как следом за ними под уклон ползет коричневый грузовик.

– Дай немного мелочи, – сказал Гиллем. – На выходе придется платить.