Достоверность характера

Возможно, с точки зрения каких-то абстрактных кри­териев подобные претензии были и уместны, однако ес­ли рассматривать эту повесть с точки зрения возмож­ности раскрытия правды времени через правду харак­теров, то претензии как-то сразу теряют свою убеди­тельность. Вот теперь, именно с этой точки зрения, то есть с точки зрения раскрытия правды времени через правду характеров, мы и постараемся рассмотреть не­которые «спорные» произведения Василя Быкова и заод­но попробуем выявить главное направление его твор­ческих исканий.

Если разводить героев повести «Атака с ходу» по каким-то категориям, то санинструктора Цветкова мож­но подвести под категорию трусов, хотя к такому выво­ду приходишь далеко не сразу.

Сам Цветков не мог решать, где ему служить: на передовой или в далеком штабе. Судьба распорядилась так, что он оказался на передовой, однако и здесь им была найдена лазейка, вроде бы и пустяковая, но все-таки... Должность ротного санинструктора, разумеется, от пули не гарантировала, но Цветков отлично пони­мал — полностью избежать опасности ему и не удастся, поэтому его тактический план состоял в том, чтобы по­стоянно сводить степень опасности до минимума. И тут должность санинструктора открывала для него опреде­ленные возможности.

Рота совершает трудный марш и в любой момент может напороться на немцев, поэтому безопаснее (не безопасно, а безопаснее) находиться позади роты. И Цветков — в роли замыкающего. Поотставший пятидесятилетний сол­дат Чумак говорит Цветкову и прибежавшему ординар­цу Васюкову: «Пусть бы вы шли. Я уж сам как-нибудь». На что Цветков отвечает: «Ну да! Мы пойдем, а ты в кус­ты? Знаем таких». Потом, после боя, командир роты при­кажет Цветкову проводить группу раненых и пленного до речки, но он, чувствуя приближающуюся опасность, будет норовить уйти с группой в тыл. Ординарец Васю­ков воспрепятствует этому, однако потом, когда над ро­той действительно нависнет смертельная опасность, сно­ровистый санинструктор, воспользовавшись благовидным предлогом, все-таки улизнет. Такой продуманности по­ведения ожидать от труса в первый год войны не при­ходилось.

Но Цветков у Быкова не просто трус, он трус именно того периода войны, когда война, не перестав быть бедст­вием, стала уже бытом. В начале войны трус первым поддавался панике и очень часто первым же погибал. Теперь трус приспособился, теперь он не побежит с поля боя при первой опасности, потому как понимает: смерть, она одинакова, что на «чужом» краю поля, что на «своем». Теперь у труса своя тактика, точно согласованная с ха­рактером времени.

А вот рядовой Чумак выглядел если и не трусом, то никчемным воякой. Во время марша он постоянно отстает, в атаке тоже не очень-то расторопен, а когда рота вынуж­дена была срочно оставить позиции, замешкался и уго­дил в плен. Для роты Чумак — сущее наказание. Да, но ведь и для Чумака рота — тоже наказание. «Значит, так,— рассказывает он о себе,— сначала я в транспортной роте был. Ну, старшина строгий попался, придираться начал. Перевели в комендантский. А из комендантского, как под Дроздами неуправка вышла, то к вам направили. Кто уцелел, потом назад разобрали. А меня вроде забыли, что ли». Чувствуете обиду?

В первые месяцы война уравняла всех: как бы стер­ла возраст, должности, звания, все одинаково были рас­торопны. Но на третьем году войны уже был полностью налажен фронтовой быт и каждый точно стал знать, кому нужно бегать быстрее, кому можно и помедленнее, кто должен находиться впереди, а кто может быть и на поло­женном ему удалении. Чумак знал, что возраст освобож­дает его от передовой. Конечно, если какая неуправка, то в этом случае не может быть никакого разговора: война есть война. Но неуправку выправили, а его поче­му-то оставили в роте автоматчиков. Так чего ради он должен теперь гоняться наравне с этими вот молодцами? И дело тут не в трусости или смелости Чумака, а в том, что его, видите ли, «обидели». Именно эта «оби­да» не позволила ему собраться в нужный момент, моби­лизовать все свои силы, и он угодил в плен. Обида — это уже из области быта.

Зато когда комроты Ананьев выменяет его на плен­ного немца, он сразу как бы проснется, забудет свой возраст, и куда только денется вся его обида! Ананьев поведет остатки роты в смертельную атаку, и теперь Чу­мак не отстанет, больше того, на ходу он еще успеет снять с убитого сумку с боеприпасами. В сорок первом Чумак был просто невозможен, поскольку еще не было того военного быта, который давал какие-то привилегии его крайнему в призыве возрасту.