Доступна и беззащитна (СИ)

— Когда отец убил мою мать — это было убийство, совершённое на почве ревности. Преступление любви. Я была маленькой, но всё понимала. И я поклялась никогда не повторять маминых ошибок: не терять голову от страсти, не влюбляться в женатого мужчину, не соблазнять того, кто мне не предназначен… — я почувствовала, как глаза наполняются непрошенными слезами, и поспешила договорить: — не ломать чужие судьбы, не оставлять детей сиротами, не причинять горе родителям.

Молчанов внимательно слушал и ждал, что я скажу дальше.

— Я так боялась влюбиться не в того, что этот страх отшиб все чувства. Я превратилась в бревно, которое доставляет удовольствие другим, но само ни на что не способно. Мёртвое холодное бревно. Ни разу в жизни я не испытывала желания быть с мужчиной… — и, ощутив, как бешено забилось сердце, я выдохнула своё признание: — до вчерашнего вечера.

Серые глаза Молчанова потемнели, он словно окаменел. Спросил неуместно будничным, деловым тоном:

— Ты хочешь сказать, что влюбилась в Кирилла?

— Нет, Паша, нет, — я покачала головой, — ты знаешь, что я хочу сказать.

Он скомкал салфетку и бросил в пустой стакан. Затем встал и вышел из кафе.

— Вам помочь? — подскочила официантка. — Позвольте я вытру.

Только тут я заметила, что расплескала весь свой кофе — так сильно у меня дрожали руки.

* * *

Я поднялась в башню в одиночестве. Двадцать второй этаж, первая дверь от лифта. Чуть дальше виднелась вторая, но лампочки в потолке зажигались только над головой, и я не могла рассмотреть весь холл в глубину. Я остановилась у двери Кирилла и постаралась прийти в себя.

Что такого ужасного я сказала, что он бросил меня одну, без охраны? Он ведь так внимательно слушал мою исповедь, на его лице читалось сострадание. Неужели я стала ему противна после признания? Или он подумал, что я лгу? Или он вообще ничего не понял?

Но это невозможно! Он прекрасно понял, что вчера произошло в прихожей. Мы стояли друг перед другом, как Адам и Ева, вкусившие запретный плод, — такие же открытые и потрясённые. И оба знали, что предназначены друг другу. Богом, судьбой, случайным совпадением — неважно. Если я это ощутила — значит, и он должен был ощутить. Не может быть, чтобы я ошиблась. Моя чуйка меня не подводит.

Слева над дверью что-то блеснуло, и я заметила глазок камеры, нацеленный на меня. Наверняка тут везде камеры. Нехорошо будет, если кто-нибудь заметит, как я переминаюсь с ноги на ногу, будто замыслила недоброе.

Я позвонила, и дверь тут же открылась.

— Ну наконец-то! — воскликнул Кирилл, беря меня за руку и втаскивая в квартиру. — Отлично выглядишь, прикольная футболка! Держи букет, а я понесу подарок. Иди за мной.

Я взяла охапку ароматных белых роз и посмотрела на Кирилла, не понимая, куда идти. Он двинулся в спальню, отдёрнул тяжёлую штору и открыл балконную дверь. С улицы раздался привычный городской шум: автомобильный гул, завывание ветра и крики птиц.

— Так быстрее, — сказал Кирилл и вышел на воздух.

Двадцать второй этаж! Как высоко! Внизу Большая Невка впадала в Неву, пестрящую десятками катеров, яхт и прогулочных пароходов. На пристанях и под мостами собирались пробки. А я и не знала, что сверху наши реки похожи на ручьи, наполненные детскими бумажными корабликами. Я прилипла к перилам, ветер ударил мне в лицо и взметнул волосы.

— Пойдём, — потянул меня Кирилл, — сейчас увидишь.

Мы сделали несколько шагов вдоль здания и повернули. За углом балкон чудесным образом превращался в живописную стометровую террасу. На деревянном настиле в беспорядке были расставлены плетёные кресла, диваны с мягкими подушками и парочка журнальных столиков. Под навесом от дождя качался тропический гамак, а ближе к ограждению стоял массивный обеденный стол с коваными стульями. Рядом с ним — передвижной угольный гриль. Аппетитно пахло дымком. По периметру террасу окружали кадки с деревьями и бесчисленные цветочные горшки. На столах красовались вазы с роскошными букетами. В целом создавалось впечатление, что мы находимся не на крыше питерской высотки, а где-нибудь на Кипре, на уютной загородной вилле.

— Отец подарил нам весь этаж, — пояснил Кирилл. — Мы с Машей устроили тут фамильное гнездо, правда, я своё ещё не доделал. Времени всё нет.

Около гриля возились мужчины, один из них был в белом поварском колпаке и фартуке — то ли приглашённый повар, то ли кто-то из своих. Вокруг стола и у перил сгрудились женщины. Они смеялись и что-то обсуждали. Всего я насчитала около десятка гостей. Среди них я заметила Марию Борисовну. Она увидела нас, расплылась в улыбке и направилась в нашу сторону:

— О, Диана! Как я рада, что эти ужасные слухи о твоей смерти оказались неправдой! Проходите, ребята!

— Её зовут Аня, — без долгих предисловий сообщил Кирилл, вручая сестре коробку с подарком: — А это тебе — американская малиновая кофеварка, всё как ты хотела.