Дот

— Помилуй, дружище! — мягко улыбнулся Готфрид. — Неужели во мне можно заподозрить такую гордыню? Я совсем об ином. Я всего лишь хотел тебе напомнить, что мы живем в мире, где все вещно, потому что таким его воспринимают наши глаза, уши, кожа, нос, язык. Тяжесть стекла этих кружек, горьковатый вкус пива, аромат травок, которыми приправлена эта капуста. (Значит, все-таки память мне не изменила, подумал майор Ортнер: там была капуста.) Как ты любишь говорить: все тривиально. Но кроме глаз и ушей, кроме кожи, носа и языка мы имеем еще какие-то центры, предположим — нерасшифрованный наукой эпифиз, и эти центры так же естественно, как язык различает вкус капусты, различают в нас и вокруг нас иной мир. Такой же реальный, как и наш. Но более энергоемкий и тоньше организованный. Иногда он открывается человеку. Почему? За что? Или скажем так: с какой целью?.. Если б я знал, почему иногда он открывается мне…

Что чувствовал студент Иоахим Ортнер, слушая это? Будем откровенны: чувствовал ненависть. Конечно — и зависть тоже, но зависть, едва возникнув, тут же выродилась в ненависть. В желание — такое неожиданное для Иоахима Ортнера — растерзать, уничтожить. Убить. Да — убить. И ведь никогда ничего подобного он не ощущал в себе!..

— Давай все же попробуем разобраться, — сказал студент Ортнер своим обычным доброжелательным тоном. — Значит — дело не в тебе? Ты только ретранслятор?

— Я не думал об этом…

— Но посуди сам! Этот параллельный мир — как пот через поры в нашем теле — просачивается из тебя, заполняя промежутки между словами в твоих стихах. Похоже?

— Возможно…

— А поскольку просочившуюся субстанцию параллельного мира мы видеть не можем — мы ощущаем ее присутствие в новом качестве слов. Так?

Готфрид только пожал плечами…

Не во время того разговора, а только сейчас, сидя на деревенском табурете через стол от господина генерала, майор Ортнер вдруг вспомнил мысль, вычитанную в записках отца (тогда, прежде — студент Иоахим Ортнер не обратил на нее внимания): «Когда знаешь, что именно ищешь — это работа. Когда вдруг само тебе является откровение — это подарок души, который она приносит из иного мира…» Если отец это знал — очевидно, ему довелось пережить это. Как Готфриду. То, что мне представлялось тривиальной лужей (Готфрид верно заметил: тогда словечко «тривиальность» прилепилось ко мне), для отца было окном в непознаваемую бездну.

Господи! ну почему ты ни разу не взглянул на меня? — едва не застонал майор Ортнер. — Почему ни разу не взял за руку — и не перевел через черту? Неужели только смерть даст мне такой шанс?..

…

— Вас что-то задержало, майор?

Вопрос задан как бы между прочим. При этом господин генерал даже не соизволили взглянуть на майора Ортнера.

— Нет.

По-домашнему, без малейшего вызова в интонации. Но и без «господина генерала».

Это господин генерал заметили. И подняли наконец лицо. Разглядывают майора Ортнера. Держат паузу. Взгляд ничего не выражает.

— У вас усталый вид, майор… Много работы?

— Хватает…

Опять без «господина генерала». Это уже походило на вызов. Глупо веду себя, подумал майор Ортнер. Ну — не дали тебе поспать; ну — шеф играет в начальство… тебе-то что? зачем провоцируешь, дергаешь тигра за усы? может — только потому и ступаешь на грань, что не хочешь себе, именно себе отвечать на вопрос, как бы ты вел себя при встрече с ним на границе, если бы знал, что перед тобой — твой командир?.. Чего уж, понятно, что вел бы себя иначе…

Обиднее всего: по лицу господина генерала видно (нет, не по лицу, а по едва уловимому изгибу в правом углу рта, словно за щекой этот уголок чуть подтянули вверх), что именно так оне это воспринимают. Тоже иронически. Это и заводит. Но не придерешься! Лицо господина генерала, как говорится, каменное; слова… если судить по словам — ну прямо отец-командир! А на самом деле это тигр. Тигр смотрит на тебя и думает: съесть тебя с потрохами — или просто отшлепать? или сделать вид, что ничего не заметил… Тигр выбрал последнее. Значит, подумал майор Ортнер, плохи мои дела.

— Какое впечатление от людей?

— Сырой материал, господин генерал.

— Подробней, пожалуйста…

— Они умеют стрелять — но стреляют плохо. Тактические навыки — и индивидуальные, и при действии в группе — отсутствуют. Знают — но не могут. Судя по личным делам, приблизительно каждый третий участвовал в предыдущих кампаниях, но действительно побывавших под огнем — единицы. Сейчас думаю, как их распределить равномерно…

Это был не конец мысли, но майор Ортнер вдруг вспомнил, что перед ним профессионал, который знает все это не хуже его. Нужно было отмахнуться одной фразой. А я, как тот зануда, который, когда его спросили о здоровье, стал подробно отвечать на вопрос. Словно это кого-нибудь — кроме его самого — интересует.

Майору Ортнеру показалось, что в глазах и губах господина генерала едва уловимо наметилась усмешка (неужели мы и думаем одинаково, слово в слово? — вдруг осознал майор Ортнер, и эта мысль его неприятно поразила), но господин генерал не дали усмешке проявиться. Чтобы освободиться от внутреннего давления, оне кивнули: