Дотянуться до моря

Для чего она об этом спрашивает, что имеет в виду? Мое отношение к Аббасу ей прекрасно известно, так что я должен выражать, придя к нему на похороны? Несмотря на заповедь никогда за рулем не отрывать глаз от дороги я не удержался, бросил на Иву быстрый взгляд, но ее профиль ничего не выражал.

— Ты считаешь, что мне нужно пойти? — спросил я и скорее услышал, чем увидел, как Ива пожала плечами, — черт, зачем тогда спрашивать?

— Не думаю, что он был бы рад меня видеть, — усмехнулся я, вспоминая, как в один из самых натянутых моментов наших отношений Аббас Эскеров обещал справить малую нужду на моей могиле.

— Как знать, — ответила, помолчав, Ива.

Подъехали. Дарья на заднем сиденье открыла глаза, как сова, закрутила головой. Ива открыла дверь, осторожно вытянула ногу, нащупывая с высокого порога твердую опору. Каким-то ужасающе лающим рэпом зашелся Дарьин мобильник. «Мам, мам, погоди! — остановила она Ивины попытки выбраться из машины. — Можно я сразу пойду к девчонкам? Катька прислала эсэсмэску, зовет прогуляться, я так по всем соскучилась!». Ива повернула голову, но захватить дочь в поле зрения из-за положения «полувыгрузившись» она уже не могла, и ответила, глядя куда-то в район лампочки на потолке «Аутбэка»: «Даш, ну куда ты в ночь? А отдохнуть с дороги? Завтра со всеми наобщаешься». «Завтра же похороны, забыла? — капризным тоном возразила Дарья. — С кем я завтра наобщаюсь?!» «Да, завтра же похороны, — эхом отозвалась Ива. — Я забыла». И вдруг, так и не выйдя полностью из машины, она разрыдалась. Я выскочил из-за руля, помог ей, протянул носовой платок. Дарья тоже тихо выскользнула из машины, хотела захлопнуть дверь, но с первого раза у нее это не получилось, и она была вынуждена второй раз размахиваться тяжелым дверным полотном. Чувство дежавю охватило меня: много-много лет назад я подвозил их на квартиру в проезде Шокальского; выходя из «семерки», Ива за что-то зацепилась подолом, я выскочил ей помогать, а с заднего сиденья тем временем так же, как сейчас, выкарабкивалась восьмилетняя Дашка и так же не могла закрыть за собою дверь. Это было… да, двенадцать лет назад, стрелка на циферблате жизни описала полный круг. «У вас в семье траур, — тихо сказал я Дарье. — Вообще-то, не время с подружками по клубам да дискотекам скакать». Та зыркнула на меня темными глазами, отвернулась, не удостоив ответом. «Поучайте лучше ваших паучат!» — читалось в ее взгляде. «Они не ходят в клубы и на дискотеки, — заступилась за дочь Ива и громко высморкалась в мой платок. — Там Катя, Лена и эта… как ее… хорошие девочки. Пусть сходит, только ненадолго». Выходило, что, обратившись к дочери в третьем лице, Ива доверила мне транслировать той свою волю. Я замешкался, потом как-то неловко полууобернулся к ней в каком-то совсем идиотском четверть-поклоне, словно мажордом, получивший распоряжение господ и собирающийся донести хозяйскую волю до челяди. Дарья, как заправская актриса, тонко прочувствовала мизансцену, отвесила мне низкий книксен, развернулась и зашагала прочь от нас. «Как ты думаешь, она не замерзнет?» — с трагическим выражением лица спросила Ива, возвращая мне платок. «Думаю, нет, — тоном того самого мажордома ответил я, добавил про себя: «Мэ-эм!» и пошел выгружать поклажу.

Нагруженная двумя чемоданами, ридикюлем и давешней Дарьиной толстобокой сумкой, Ива выглядела вылитой Маршаковской «дамой, сдававшей в багаж».

— Ты не поможешь мне подняться до квартиры? — спросила она.

Это прозвучало не просьбой, а утверждением в форме вопросительного предложения. Я внимательно посмотрел на нее.

Я никогда не был в этой квартире Ивы и Аббаса Эскеровых. На момент нашего разрыва там вовсю шел ремонт, а после «реконкисты» и возобновления отношений идея моего посещения их квартиры (с 99,9 % вероятностью перепиха на действующем супружеском ложе) ни разу, к счастью, между нами не возникала. Потому, что, возникни она у Ивы, я бы точно отказался; возникни у меня — думаю, на это не пошла бы она. И это было следствием не только простой человеческой щепетильности и душевной чистоплотности: греши-блуди, но границу не переходи. Эта никогда не поднимавшаяся между нами идея была квинтэссенцией всей сложности наших с Ивой отношений — Аббас всегда незримо был между нами. И это при том, что у меня дома Ива — раз всего — но была, и никакая щепетильность не помешала ей мощно и страстно попирать задницей и коленями нашу с Мариной кровать. «Забавно было ощутить себя твоей женой!» — только и сказала тогда Ива, сидя после всего на краю кровати голая и закалывая волосы. Помню, тогда я осторожно заглянул ей в глаза, ожидая и боясь увидеть в них движение души, титрами к которому могли бы быть эти в высшей степени двусмысленные слова, но Ивины глаза в этот миг обшаривали комнату в поисках своих трусов, и ничего, кроме озабоченности этим обстоятельством, не выражали.