Дотянуться до моря

Схрон был даже не погребом, а чем-то вроде блиндажика, сохранившегося, может, даже и с войны. Внутри были вырытые в земле лавки, покрытые перевитыми наподобие плетня ветками, маленький дощатый стол. Свет проникал в схрон только через низкую дверь, и сейчас, после заката, внутри было совсем темно. Я посветил себе предусмотрительно встроенным в айфон фонариком, бросил в угол сумку, бухнулся на лавку. Отвыкшие от пеших эскапад ноги гудели, и возможность отдохнуть перед куда как более длинным переходом представлялась более чем к месту. Я достал планшет, открыл сохраненную спутниковую карту. Пацаны после перехода границы забирали вправо, на восток, к Вергилевке; мне же нужно было держать курс практически на север, в направлении Устянки, откуда начиналась дорога, приводящая на трассу М2. До Устянки с учетом того, что нужно было огибать небольшое озерцо, было километров восемь-девять, и все полями. Дальше до трассы было вдвое дальше, километров 15, но там был шанс поймать попутку. Я настроил навигатор на пеший маршрут, задал взятые со спутниковой карты GPS координаты Устянки. «Маршрут построен! — отчиталась женщина-навигаторша. — Время в пути один час тридцать семь минут».

— Ну, это как получится, — ответил я излишне оптимистично оценивающей мои способности ходока программе, закрыл глаза и моментально уснул.

Меня разбудил звонок Марины.

— Ты не звонишь, я беспокоюсь, — сказала она. — Как у тебя дела? Ты все еще у своего товарища в Харькове?

— Да, куда мне деться, — совершенно органически соврал я, глядя на часы — была половина двенадцатого. — Как там дела с мамой? Что говорят врачи? Причину смерти установили?

— Остановка сердца, вызванная острой сердечной недостаточностью в результате ишемической болезни, — ответила Марина, видимо, читая по бумажке. — Врач посмотрел мамину медицинскую карту и сказал, что вскрытие делать смысла не видит.

«Вот и хорошо, — подумал я. — Нечего в маме руками копаться!»

— Мне уже выдали свидетельство, — продолжала Марина. — Дата смерти записана сегодня в 02–00.

— Когда же тогда хоронить можно? — спросил я. — Третий день это у нас когда?

— Похороны послезавтра в одиннадцать часов, — ответила Марина. — Я уже обо всем договорилась.

— Это хорошо, это очень хорошо, — на автомате проговорил я, соображая, что я всяко должен успеть добраться до Москвы хотя бы к вечеру завтрашнего дня и, значит, на похороны, вроде, успеваю.

— Что хорошо? — не поняла Марина.

— Да это я так, — отмахнулся от вопроса я. — Хорошо, что обо всем договорилась. Я представляю, как тебе тяжело сейчас одной. Ты молодец.

— Я ничего, я не одна, — принялась бодриться Марина. — Я с Кириллом, знаешь, как он мне помогает!

— Догадываюсь, — скептически отозвался я. — Ладно, пока, целую. Мне пора.

— Куда пора? — зацепилась за неосторожное слово Марина.

— Спать, — чертыхнулся про себя я. — Спать пора, здесь люди рано ложатся, электричество экономят.

— Правда штоль? — недоуменно переспросила Марина.

— А то что думала? — с неожиданно вскипевшей в груди злобой огрызнулся я. — Здесь вам не Москва.

Марина обиженно и непонимающе замолчала. Давешняя неявная мысль стукнулась изнутри в висок, и я уже более миролюбиво поинтересовался:

— С обыском так и не приходили?

— Нет, никого не было, — воодушевилась Марина. — Может, пронесет?

— Может, пронесет, — эхом ответил я, неожидано понимая, что не приходили по этому поводу и в офис — Леночка непременно поставила бы меня в известность.