Дотянуться до моря

Так оно и вышло. Этот первый контракт с «Тэтой» (потом было еще несколько) я сделал на ура, в первую голову благодаря принятому по рекомендации Князина на работу Борису Самойловичу Питкесу, недавнему отставнику военного строительства. Несмотря на свои пятьдесят с немалым хвостиком, Питкес был подвижен, как кипящий бульон в кастрюльке, и по количеству любой работы, производимой в единицу времени, мог дать фору кому угодно. Я назначил Питкеса главным инженером, и с тех пор не знал забот с воплощением строительных контрактов в жизнь: под его руководством все бывало построено в срок и качественно, было б чего строить. Тем, чтоб было, чего строить, занимался я и — не иначе, как с Божьей помощью — без работы мы не сидели. И не только в «тучные» двухтысячные, когда цены на недвижимость выросли в разы, инвесторы с энтузиазмом вкладывались в стройку и особых проблем с заказами не было, — не там, так здесь клюнет обязательно. Когда в конце 2008-го грянул очередной, «американский ипотечный» кризис, многие строительные фирмы «легли» и больше не встали, мы благодаря одному не столько большому, сколько «долгоиграющему» объекту как-то «перезимовали» и 9-й, и 10-й года, даже обошлись без всегда очень болезненных сокращений, — в общем, выжили. С 11-го года пошел небольшой «оживляж», и в октябре мы подписали контракт — по меркам нашей компании не очень большой (миллионов на сто), но который должен позволить «дотянуть» до на самом деле «крупняка» — объекта общей стоимостью под три миллиарда. Этот объект для компании означал два с половиной года полной занятости, а лично мне — если повезет — бабла (то есть, извиняюсь, прибыли) достаточно, что можно было бы построить взамен еще отцовской небольшой дачи под Куровским свой просторный дом за высоким забором и, закончив, наконец, с затянувшейся на всю жизнь активной фазой этого самого «бабла» добывания, осесть там доживать свой век. Даже в мыслях я всегда называл его «Объект» — обязательно с большой буквы. Весь последний год, что я занимался Объектом, он был для меня неким фетишем, неясной и очень желанной целью, фатаморганой, священным Граалем, Хемингуэйевской Рыбой из «Старика и море». Генеральный подряд на этот объект был — очень небесплатно — мне посулен по знакомству «высоким» человеком из правительства Москвы на «зуб даю» (обещание было дано в сауне под густой алкогольный пар и щебет развлекавших гостя очаровательных парильщиц), торги с заранее известным победителем должны были состояться совсем скоро. Все это давало мне повод видеть будущее, я бы сказал, по-Дюма — в розовом свете, как сквозь бокал Шамбертена. И не о бокале ли замечательного Шамбертен Гран-Крю от Жака Приерая я на самом деле мечтал, подобострастно улыбаясь сухой, как прошлогодняя вобла, пограничнице в окошечке?

— Звука «ё» в латинской транскрипции нет, — внезапно ответила церберша. — У вас в паспорте написано: Кос-тре-нЕв. Если вы так щепетильно относитесь к произношению своей фамилии, вам следовало позаботиться об этом, когда вы заполняли заявление на выдачу паспорта, для обозначения звука «ё» применив сочетания «ай-оу», например, или «джей-оу». А так как я могу догадаться, что вы Костренёв, а не Костренев?

Слушая ледяную отповедь пограничницы, я аж рот раскрыл от изумления и досады на себя за то, что решил поумничать. Но во взгляде блюстительницы границы появилось явное вопросительное выражение, к тому же она явно не торопилась возвращать мне паспорт. Нужно было что-то отвечать.

— Извините, — решительно выпалил я, надеясь этим закрыть дискуссию. — Извините меня, я… ам-м… я-а… В общем, извините.

За что извиниться, я придумать не мог, развел руками и принялся нервно барабанить пальцами по стойке. Народ в очереди, бросая на меня раздраженные взгляды, стал переходить к другим будкам, нещадно при этом пересекая границу на гранитном полу. Пограничница нещадно шлифовала зрачками мою переносицу, и в этой игре в «гляделки» переносица начала явно сдавать.

— Откуда прибыли? — внезапно рявкнула эта прислужница бога границы, то есть произнесла она это своим обычным сухим ровным тоном, но перевод темы и быстрота вопроса произвел на меня впечатление чуть ли не крика, и я вздрогнул.

— Из… э-эм…, этого, как его? — замялся я, внезапно напрочь забыв название страны, из которой я прилетел, кроме того, что называется она точно на букву «тэ». В ту же секунду во мне начало горячей волной подниматься замешанное на «старых дрожжах» чувство возмущения происходящим, раздражение на свое лебезительство перед этой сухой мымрой в погонах, желание протестовать, диссиденствовать, скоморошничать, и абсолютно неожиданно от себя самого я закричал: Из Тайланда! Нет! Из Таити! Нет? Тувалу! Тринидад и Тобаго! Танзания! Того! Тонга! Тунис! Теркс и Кайкос!