Дотянуться до небес

Где-то там, внутри угасающей души Беатрисы Ван Коф, сидело страшное существо, что, поедая воспоминания и ресурсы мертвого сосуда, размышлявшего, мечтавшего и верящего в то, что ещё живо, медленно и томительно ожидала судного дня Абадахида. Дня, когда она сможет покинуть это проклятое место и остров, на котором несколько тысяч лет назад она и встретила свой последний день на свободе.

Когда-то давно она, молодая волшебница, спасла мир живых от страшной угрозы, исходившей от демонов. Чуть не погибнув и полностью разрушив свой магический источник, прекрасная девушка одолела бывшего владыку демонов, освободив континент от нависшей над ним угрозы. Но в благодарность ей было предательство самых близких, тех, кого она не раз спасала и защищала. Её процветающее поместье было преданно огню вместе со всеми, кто ей служил. Саму её выкрали, после чего вывезли на этот проклятый остров. Где долго пытали и истязали не повинную и чистую душу, объявив прилюдно заговорщицей и предательницей короны. Они бросили её, ещё живую, в могилу, заживо замуровав под огромной толщей камней и песка.

- Уже скоро, очень скоро я вернусь. Вернусь, чтобы отомстить всем живущим за моё предательство, за всю их злобу, за ненависть, пытки и заточение. Пусть страдают их дети… - мелькнула мысль в голове Ван Коф, после чего та, поморщившись, приложила холодную стальную перчатку к кольнувшей голове и, вмиг забыв о том мимолётном и ужасном желании, вновь посмотрела на неспокойно колышущееся море, в бескрайней дали которого, создавая непреодолимую преграду между ней и материком, стояла целая армада боевых кораблей.

Глава 41

Сидя у огромного окна, закутавшись в пару тёплых пледов, Брунхильда с восторгом наблюдала, как, утопая в грязи, на импровизированном плацу снуют подоспевшие «орденские прихлебательницы». В этот чёртов непрекращающийся дождь, льющийся, казалось бы, стеной, и этот свирепый ветер, способный сорвать старую плоть с хрупких костей, она, охотница, попивала вино. Когда её заклятые враги пахали, как проклятые, занимаясь тем, над чем до этого трудилась она, а именно укреплением города и очисткой его от постепенно заполняющей улицы скверны.

- Боже… - усмехнулась она в момент, когда одна из «сестер», пытаясь удержать какую-то увесистую коробку, шлепнулась в грязь. – Выпей я на бочонок больше, быть может, мне бы даже стало её жалко… - не скрывая улыбки вслух проговорила Брун. Пусть она и по достоинству оценила Густава и Баки, успевших в её глазах отличиться и даже, возможно, спасти ей жизнь. Однако все остальные святоши по-прежнему оставались для охотницы обычным пушечным мясом, ценой которому был ломаный медяк. Настолько глубоко засела обида на церковь в её сердце.

- Над чем это ты там смеешься, Одинадцатая? – из-за спины Брун донесся стальной, знакомый голос одной из тех немногих, кого та могла называть подругой. Отвлекшись от перебирания бранных слов, коими девушка весь день из-за окна поливала бедолаг снизу, Брунхильда удивленно перевела взгляд на дверной проем.

Статная светловолосая женщина лет сорока, с ног до головы закованная в серебряные доспехи и укрытая рваным алым плащом. Она с вызовом смотрела охотнице прямо в глаза.

- Мать моя девственница, не это ль одна из самых известных Черноводных Паладинов? Питта, мать ее, Финитта, – восторженно подскочив к знакомой, произнесла Брунхильда.

- Последняя из Черноводных Паладинов, прошу заметить, и теперь я просто Питта, - стыдливо отведя взгляд, ответила женщина. - Я запятнала фамилию рода своим бегством, и более не смею называться ей.

- Я слышала о том, что произошло полтора года назад, скорблю о твоем роде, надеюсь, эти Ламийские твари рано или поздно заплатят за предательство, – паладин, одобряя слова подруги, кивнула.

- Однако, отбросим скорбь, я рада, что ты жива, – положив руку женщине на плечо, от чистого сердца произнесла Брун.

- Я тоже рада, что ты жива, – вспомнив прошлое, болезненно улыбнулась Питта, после чего обняла старую знакомую.

Больше часа, женщины вспоминали былые передряги и места, в которых по долгу службы им вместе суждено было побывать. Впервые за долгие полтора года Питта могла с кем-то поговорить о своей семье, о долге и мести за убитого наследника Черноводной крови.

- В смысле «убитого»? – поперхнулась вином Брунхильда, когда подруга упомянула о вполне живом принце и будущем женихе Ламийской императрицы.

- В прямом, я видела, мальчик, лицезрев гибель матери, сестер, в отчаянии и не желая достаться кровному врагу, всадил себе нож прямо в сердце, с гордо поднятой головой, как истинный храбрец. Богиней клянусь, будь я в его ситуации, не знаю, хватило ли у меня духа покончить с собой. Даже сейчас, спустя столь долгое время, я, пройдя множество битв на границе и оказавшись, как минимум, трижды на волосок от смерти, наврятли смогла бы убить себя своими же руками. Прыгнуть со скалы, принять яду или умереть в потасовке, да. Но так, никогда… - взяв из рук подруги кубок, произнесла Питта.