– Забудь, – оборвал меня Уэстон, выпрямился и закинул сумку на плечо. – Дрейки присылают домработницу раз в неделю. Она занимается стиркой… и иногда путает наши вещи.
Я была готова поклясться, что увидела боль в его сине-зеленых глазах, а потом их взгляд снова стал ледяным.
– Я ухожу. Увидимся.
Мне стало обидно – надо же, он и минуты не желает находиться в одной комнате со мной. Я потянула вниз край футболки – его, Уэстона, футболки, – чтобы еще больше прикрыть бедра.
– Уэстон?
– Что? – буркнул он, берясь за ручку входной двери. Он даже не повернул головы.
– Мне не хватает наших разговоров.
Его плечи едва заметно дрогнули.
– Каких разговоров?
Я прислонилась к барной стойке.
– Никаких. Хорошего тебе дня.
Уэстон помедлил еще мгновение, потом издал какой-то горловой звук и вышел, на прощание хлопнув дверью.
В квартире установилась тяжелая тишина, вдруг стало очень холодно и темно. Я вернулась в комнату Коннора, сняла футболку Уэстона и положила ее в корзину для грязного белья, потом подняла с пола скомканное платье.
– Выпила кофе? – сонно пробормотал Коннор.
– Нет, мне уже пора возвращаться к себе, – ответила я, застегивая пуговицы. – Принять душ, переодеться.
– Ладно.
Я взяла свои туфли и сумочку, наклонилась, поцеловала Коннора и проговорила:
– Хорошего тебе дня.
Еще секунду я медлила, потом поцеловала его еще раз, пытаясь вернуть тепло этого утра, уничтоженное холодностью и резкостью Уэстона.
Ленивая улыбка Коннора стала шире.
– Уверена, что не можешь остаться?
– Нет, я и так уже опаздываю.
– Я позвоню тебе позже.
– Хорошо, – согласилась я. – Пока.
Я поспешно вышла из квартиры, в голове вертелись слова моего отца: «Если слышишь, что в траве ползет змея, лучше прислушайся».
Уэстон просто моральный урод. Такое поведение вполне в его духе, и у меня нет оснований считать иначе. За последний месяц он едва удостоил меня пары слов. Стоило мне войти в комнату, как он тут же уходил, сказав напоследок какую-нибудь колкость. И все же…
Я всегда чувствовала, что Уэстон не такой уж плохой человек, просто не хочет этого показывать, я подозревала, что он нарочно поддерживает репутацию ублюдка, потому что она его защищает. Конечно, я не могла этого доказать, просто знала, и все. Чувствовала на подсознательном уровне. И это знание делало меня нечувствительной к его колкостям.
«И все-таки это немного больно, – подумала я, выходя на затянутую туманом улицу и ежась от утренней прохлады. – Совсем чуть-чуть».
Глава пятнадцатая
«Черт, черт, черт».
Я выскочил из квартиры, словно там бушевал пожар, кровь закипала у меня в жилах. Мне-то казалось, что, когда эти двое трахались всю ночь в комнате Коннора, это худшее, что может случиться в жизни.
Как же я ошибался.
Вчера вечером я бегал на стадионе, загонял себя до седьмого пота, пытался убежать от Отем и, разумеется, безуспешно. Я бежал до тех пор, пока меня не вырвало, после чего вернулся домой совершенно опустошенный и обессиленный. Открыв дверь, я тут же услышал характерный скрип кровати и крики Отем, разносившиеся по всей квартире.
Меня как будто ударили под дых. Это полное дно. Хуже быть уже не может. Ниже мне падать просто некуда.
«Чувствуешь, что что-то не так? Да все не так!»
Я тут же повернулся и ушел к Мэтту Декеру, где провел бессонную ночь у него на диване, вот только все мои учебники и тетради остались в квартире. И, естественно, я вернулся в квартиру именно в тот момент, когда Отем вышла из комнаты Коннора. Она стояла там, только-только выбравшись из постели Коннора, вид у нее был такой, словно недавно занималась сексом, и она была так прекрасна, что дух захватывало.
– Какого дьявола она напялила мою футболку? – процедил я сквозь зубы, шагая по пустынной улице, ведущей к университету. Я отчаянно пытался выбросить из головы воспоминание об Отем, о ее медно-рыжих волосах, голых ногах и фарфоровой, чистой коже. Моя футболка едва-едва прикрывала ее наготу.
От возбуждения брюки стали мне тесны.
– Твою мать.
Я зашагал быстрее, почти перешел на бег, но волна желания не спадала.
Чувствуя себя величайшим ослом в мире, я заскочил на первый этаж факультета бизнеса и экономики и нашел туалет – к счастью, пустой. Запершись в кабинке для инвалидов, я оторвал длинный кусок туалетной бумаги от висевшего на стене рулона, скомкал его, расстегнул ширинку и сжал закаменевший член рукой.
Образ полуголой Отем, одетой в мою футболку, будет преследовать меня до смерти, если я что-нибудь не сделаю. Я закрыл глаза и включил свое богатое воображение на полную катушку, энергично работая рукой.