«Доверяй, но проверяй!» Уроки русского для Рейгана. Мои воспоминания

По пути в Москву я ненадолго остановилась в Париже, где должна была состояться встреча друзей Нью-Йоркского городского балета, в которую входили сверхбогатые американские благотворители, путешествовавшие за балетом по всему миру. Участники этой группы в самых разных городах мира старались превзойти друг друга, организуя изобильные коктейльные приемы, званые ужины и дивертисменты до и после балетных спектаклей, на которые сами и слетались, как райские птицы, разодетые в бархат, сверкая блестками, кутаясь в меха, сбивались в надушенные стаи, чирикая и обмениваясь поцелуями. Меня приняли в эту группу в роли какого-то талисмана на счастье, а совсем не по причине туго набитых карманов.

Вечером накануне того дня, когда мне предстояло лететь в Москву, после балетного спектакля Пьер Карден, знаменитый парижский кутюрье, устроил общий ужин с шампанским в ресторане «Максим», продолжавшийся до самого утра. Все яростно обсуждали инцидент с южнокорейским лайнером и проклинали русских варваров. Министр обороны Франции со злостью объявил, что Советы назвали лайнер «неопознанным самолетом», и сказал, что цивилизованные страны не сбивают «неопознанные самолеты», а в заключение с горячностью воскликнул: «С ними нельзя иметь дело!» Около двух часов ночи я ускользнула с вечера, чтобы собрать вещи и соснуть хоть пару часов, прежде чем в пять утра отправиться в аэропорт. Официально считалось, что никакие самолеты в Россию не летят, поскольку был объявлен двухнедельный мораторий на все воздушное сообщение с Советским Союзом, который поддержали и французские летчики. Но я достаточно долго жила во Франции и знала, что французы всегда найдут возможность сделать исключение из общего правила. И я решила попробовать. Продремав в аэропорту несколько часов, я дождалась-таки одного-единственного рейса «Эйр Франс» на Москву. Если не считать работника какого-то африканского посольства, я была на нем единственным пассажиром.

Я испытывала бурю эмоций и, честно признаюсь, некоторый страх. Целых одиннадцать лет прошло, но я не забыла ни безобразного обращения со мной советских таможенников, устроивших мне обыск в аэропорту, ни тех безликих людей-теней, сопровождавших меня повсюду в Ленинграде, когда я отправлялась в гости к своим друзьям. Но, несмотря на все это, у меня выступили слезы на глазах, когда после стольких лет я вновь увидела в иллюминаторе снижавшегося самолета темные леса и разрывавшие их деревни с обветшалыми домиками, что говорило о приближении к аэропорту Шереметьево.

Двадцать третьего сентября после долгих лет вынужденного отсутствия я вернулась в СССР. То, что я увидела, выглядело жутковато и было настолько нереальным, что мои воспоминания меня не покидали. В огромном напоминавшем мавзолей здании аэропорта с его протяженными залами, вознесенными к небесам потолками, темно-бордовыми мраморными колоннами, темно-серыми и тоже мраморными полами было пусто, как в пещере*. В аэропорту не было ни души, за исключением пары солдат, сиротливо стоявших в карауле. Мои шаги гулко разносились по просторным залам, когда я торопливо шла к стойке паспортного контроля. Ничто не изменилось. Как и в прежние времена, пограничник с каменным лицом сидел в закрытой кабине. Молча, но подозрительно он уставился на меня. Его лицо едва освещала маленькая настольная лампа. Переминаясь с ноги на ногу, я попыталась принять совершенно беспечный вид, пока он целую вечность изучал мои документы и медленно заполнял формы, поочередно глядя то в документы, то на меня, вверх и вниз, вверх и вниз, снова и снова, и во мне постепенно стало расти подозрение, будто что-то со мной или документами действительно не так. Затем он снял телефонную трубку, чтобы позвонить своему неведомому начальству. После невнятного обмена фразами по телефону он опять стал смотреть то на меня, то в документы. В конце концов, когда я уже решила, что все мои надежды пошли прахом и меня обязательно арестуют, послышался металлический шлепок штампа. Мне вернули мой паспорт, и воротца контроля, лязгнув, открылись передо мной.

В те времена официальные представители Интуриста еще встречали всех иностранцев, но поскольку никто не ждал никаких самолетов, то никаких встречающих в зале не было. Немного запаниковав, я стала думать о том, как мне добраться до города. Все офисы по обмену валюты стояли закрытыми. Денег я не имела (рубли провозить запрещалось даже тем, у кого они были, хотя для всего остального мира в них не было никакой нужды). Я оглядела весь пустой аэропорт и все-таки заметила неопрятный киоск с табличкой «Интурист». Достав свои трансферные ваучеры, я направилась к киоску и обнаружила в нем малопривлекательное создание с кричащим макияжем, занятое тщательной полировкой своих красных ногтей.