Доверие

Он думал: она сбежала, а теперь тоскует по родным местам. В их разговорах еще не слышалось по-настоящему дружеского тона, но Дора минутами чувствовала: они могут стать близкими друзьями. И одиночества уже не страшилась.

Прочитав скупые слова телеграммы, она, как и прежде, стала думать о Берндте без разочарования, без горечи. Люди вокруг нее — врач и его приятель — вдруг представились ей только далекими знакомыми. Она поняла, что маленький захолустный городишко за Эльбой, где они жили с Берндтом, все еще цепко держит его и, наверно, никогда не отпустит. Разве что со временем ослабит горькие объятия, в которые однажды заключил Берндта.

Никогда не забыть Берндту лет, которые он прожил и проработал там. И Доре не забыть Берндта, ибо привязанность у них одна.

Приятель врача помог Доре погрузить детей и чемоданы в автобус. Он даже проводил их до самого аэропорта. На днях Дора вдруг заявила, что хочет, пока не поздно, навестить тетю Роннефельд в Западном Берлине. Она-де тяжело больна, а в войну Дора частенько находила у нее приют, когда многие закрывали перед нею дверь. Пусть и дети еще раз повидаются со старой теткой.

Мать Доры, узнав о неожиданно пробудившихся родственных чувствах дочери, несказанно удивилась. Сынишка радовался путешествию, дочь примолкла, ни о чем не спрашивала, инстинктивно чувствовала что-то неладное.

Учитель Бергер внезапно понял, как дорога ему эта женщина, и расставание причинило ему боль. Но одновременно он осознавал, что всеми своими помыслами она уже где-то в недосягаемой дали.

5

«Compañia Mexicana de Acero» владела на севере страны в Монтеррее сталелитейным заводом. Построили его лет десять назад. Теперь он лишь частично принадлежал компании. За последние два года завод значительно вырос, и его все еще продолжали достраивать. Компания получила американский заем. И на работу принимала американских советников и инженеров больше, чем мексиканских. Но завод все еще был известен под старым названием; американцев это ничуть не трогало, по крайней мере до сих пор. Без их денег строительство прокатного цеха никогда бы не завершилось. Они и директора прислали такого, какого сочли подходящим.

Рабочие, выходя из проходной, где их тщательно осматривали, не сразу оказывались за пределами заводской территории. Между проходной и оградой, не замкнутой, но в нескольких местах намечающей границу территории, пролегала полоска земли.

Компания с первых дней — и в это американцы тоже не вмешивались — продавала мелким лавочникам свидетельства, разрешавшие ставить на этом участке киоски для продажи лимонада и соков, жаровни, чтобы поджаривать мясо для тортильи или разогревать бобы с рисом. Тем более что в заводской столовой теперь было не протолкаться, так против ожидания выросло число рабочих. Многие к тому же охотнее обедали на свежем воздухе. И обходилось это дешевле. А некоторые женщины приносили своим домашний обед из города. Так было еще дешевле.

Какая-то пожилая, изможденная женщина — она могла бы трижды обернуть вокруг тощего тела свое ребозо, если бы не держала в руках миски, — глазами отыскала в толпе паренька. Но тот заметил ее еще прежде, чем она крикнула:

— Мигелито!

За ним по пятам шел его друг Лоренцо. Они любили друг друга, как братья, так, словно, ожидая появления на свет, лежали под сердцем одной матери. У Мигелито была золотисто-коричневая кожа, гордая осанка, уверенный, можно сказать сияющий взгляд, к тому же он был на голову выше своего старшего приятеля. У Лоренцо глаза были с прищуром, умные, кожа желтоватая, точно пергаментная, он держался небрежно, ходил враскачку, вечно погруженный в размышления.

Еще несколько лет назад Мигелито с согласия добродушных хозяев спал на одной циновке со своей матерью Луизой, собственно, приемной матерью, на ранчо в Оаксаке, у самого берега Тихого океана.

Но хозяин выгодно продал свое ранчо, где он выращивал деревья ценных пород, и переехал в город. Жена его привыкла к Луизе и взяла ее с собой. До того Мигелито, пусть не регулярно — ему довольно часто поручали работу, хоть и не слишком тяжелую, — ходил в деревенскую школу и полюбил своего учителя. Тот всегда умел подбодрить мальчугана. Даже когда новый владелец ранчо, человек холодный и расчетливый, просто-напросто выгнал Мигелито. Поблизости же работы, кроме как на ранчо с его ценными деревьями, не было, и Мигелито отправился вслед за приемной матерью в город. Там, однако, ему нельзя было спать на одной циновке с Луизой; квартира была тесная, да и Мигелито уже стал взрослым парнем, а взрослому нужен собственный кров.