Доверие

— Если на нашем заводе люди без принуждения, без угроз останутся на работе или вернутся на работу, это будет иметь огромное значение. Ведь наш завод, Ульшпергер, как ты сам говоришь, всем служит примером.

Когда лейтенант перевел его последние фразы, простые и четкие, так что распутывать их не приходилось, комендант пристально взглянул на Рихарда. И сказал:

— Ладно. На территорию мы не войдем. Только в город.

— Ты понял? — Ульшпергер перевел слова коменданта и тихо спросил Рихарда: — Ты правда считаешь, что есть разница — дойти до завода или войти на заводскую территорию? Если уж они прошли по городу?

— Да, разумеется, — ответил Рихард.

— Мы еще раз вызвали из цехов доверенных лиц, — сказал Ульшпергер. — В малый конференц-зал. Тебе придется с ними говорить.

— Если горло выдержит.

4

По телефону никогда толком не разберешь, что происходит на самом деле. Поедет советник юстиции в Хадерсфельд? Или наоборот, нам ехать к Кастрициусу?

Директор Бентгейм считал, что Шпрангер не уронит своего достоинства, приехав в Хадерсфельд. Эуген Бентгейм заметил, что, пожалуй, имеет смысл заодно выслушать мнение Кастрициуса.

С ним согласились. Хотя старик Бентгейм по большей части считал суждения Кастрициуса ерундистикой, глупой старческой болтовней.

Они попросили машину и шофера у Норы. Ее шофер, Фриц Клет, не только быстро и уверенно вел машину, но вообще был человек надежный, при нем в машине можно было обсуждать все что угодно. Шофер Клет был уже не очень молод, но вынослив, как молодой. Его называли то Клет, то Фриц. Прежде, в доме Кастрициуса, он водил машину его единственной дочери. И Нора, выйдя замуж, взяла его с собой в Хадерсфельд.

Она не знала, да и никому из членов семьи в голову бы не пришло — разве что отец в свое время заподозрил неладное, — что именно Фриц Клет, этот спокойный, надежный человек, сам того не зная, без вины был виновен в смерти первого жениха Норы Кастрициус. Жених ее, некто Клемм, вернувшись с первой мировой войны, позволил своему денщику Бекеру учиться на шоферских курсах, ибо Бекер в тяжелые времена доказал ему свою преданность. Преданность за преданность. Оба не мыслили, что могут расстаться. Нора, однако же, привыкла к своему шоферу. Веселая, беспечная, эдакий очаровательный бесенок, она разрешала себе полудозволенные игривые отношения, а потом и дозволенные поцелуи с женихом. Клемм влюбился без памяти. Он разошелся с женой, чтобы заполучить дочь Кастрициуса. Когда он по желанию Норы уволил своего Бекера, непостижимой и нестерпимо горькой показалась тому внезапно озарившая его догадка: он понял и равнодушие своего хозяина, и его вероломство, понял, сколь односторонней была его, Бекера, преданность. Потрясенный до глубины души, он прикончил и себя и хозяина, видно, не ценившего возможность и впредь таковым оставаться. С Кастельского моста Бекер съехал прямо в Рейн.

Ни тот, ни другой не могли поведать тайны своего последнего разговора, а тем более своих последних мыслей, поэтому все осталось непонятной автомобильной катастрофой.

Фрейлейн Гельферих сказала Клету:

— Не было бы счастья, да несчастье помогло. Хорошо, что вы опять возите нашу Нору. Господин фон Клемм считал Бекера чудо каким надежным шофером.

Позже Нора вышла замуж за старшего сына Бентгейма, грубого и жестокого человека. Но и с ним ее счастье было невечным, он погиб при весьма странных обстоятельствах.

А Нора все еще была очаровательной, только, пожалуй, чуть-чуть пополнела.

Она села впереди, рядом с шофером, чтобы свекор и деверь Эуген могли спокойно побеседовать. Ехали они всего на день, вечером намеревались вернуться. Нора воспользовалась случаем навестить отца. Кастрициус в последнее время прихварывал, а может, прикидывался больным, желая, чтобы его оставили в покое.

Мысль о первом женихе мелькнула у Норы на секунду, не больше, когда они проезжали по Кастельскому мосту. Сколько же мне было тогда лет? Около семнадцати. Неужели это возможно? Все, кажется, было еще до Гитлера. А теперь и гитлеровское время миновало. Годы катятся, как бочки в винный погреб, Отто на фронте, какие-то истории с эсэсовцами, о которых сейчас еще перешептываются, так что толком ничего не поймешь. Черный мундир был к лицу Отто. Войну Отто пережил. О боже, какое же несчастье пришлось перенести мне уже в мирное время…

Они ехали по правому берегу Рейна, в сторону леса. Зловещий край. Вот и Бибрих, кафе «Замок», где кто-то во время карнавала пристрелил Отто. Нора подумала: судьба ополчилась и против моего первого жениха и против моего мужа. Оба, видно, накликали на себя беду. Одному богу известно, почему и за что. Может, судьба меня хотела покарать. Нора быстро глянула в зеркальце. Светлые глаза, красные губы. Нет, не похожа она на обреченную.

Старик Бентгейм вполголоса сказал Эугену:

— Что бы мы сейчас ни узнали, счастье, что мы вовремя послали нужных людей на свои заводы, в Хемниц, в Восточный Берлин, в Коссин, повсюду. Очень может быть, что и об эльбском заводе мы знаем больше, чем этот Шпрангер.

— Но он как-никак приехал из Берлина, — ответил Эуген.