— Они не привыкли к правдивым книгам. Это холодные, бездушные люди. Я же тебе сразу сказал. Они ни о чем не могут рассказать и не хотят, чтобы могли другие. Им подавай оттиск с их обыденной жизни, с повседневных мелочей. Но так как они каждый день видят тебя, то им становится ясно — многое в этой книге правда. Пусть не все в ней точно. Точно главное. А что ты скажешь о ней?
— Мне она понравилась, — отвечал Рихард. — Роберт Лозе прислал мне ее. Только взгрустнулось оттого, что в ней он гибнет.
— Да, грустно, но на это не сердишься. Мельцер, которого вы знали, описал смерть Роберта. А Роберт живет в полную силу и добился того, что хотел.
Они уже подъезжали к Нейштадту.
— Я спешу домой, — сказал Рихард. — Мы с тобой еще наговоримся, когда Эверт вызовет нас в Гранитц. Там всем заочникам объясняют не вполне понятный им материал. А может, мы еще до того кое-что с тобой обсудим. С глазу на глаз.
Дома Томас немало думал об этой встрече. Горечи он не испытывал и никогда больше не испытает. Если такой человек, как Рихард Хаген, собирается учиться на заочном, так ему, Томасу, уж конечно, сетовать не на что.
Так велика была потребность Томаса всем поделиться с Робертом, что он сел за письмо, исписывал страницу за страницей, и ему казалось, будто они разговаривают.
«Я думаю, если уж твой Рихард справится, то мне и вовсе легко будет. В ученье я обогнал Рихарда, и к тому же я много его моложе, он ведь твой ровесник. Я имею в виду, что обогнал его по предметам, которые мы теперь учим, вообще-то он, конечно, знает больше меня. Может, он и не так отстал, как ты в свое время, когда я должен был тебя спрашивать. Знаю, Роберт, ты не обидишься, что пишу об этом. Ты теперь ушел далеко вперед, стал тем, кем хотел стать. Очень хочу поскорее тебя увидеть».
На той же неделе пришло письмо от Роберта. Раньше он никогда не писал, и Томас решил, что это ответное письмо. Роберт, словно угадав желание Томаса свидеться с ним, приглашал его на заводской праздник. Завод имени Фите Шульце отмечал свое трехлетие. К тому же в производственной школе предстоит первый выпуск. В трудные июньские дни ребята не оплошали и сумели отстоять свой завод. Он, Роберт, договорился с Томасом об устройстве настоящего праздника, им всем необходима разрядка после трудных дней, веселый праздник с танцами и музыкой, джаз они пригласят из города, и он будет играть, что кому угодно. Если Томас выедет в субботу в обед, то как раз поспеет к вечеру на праздник. «Не раздумывай долго, Томас, приезжай!»
Моего письма, решил Томас, он еще не получал, когда писал свое. Оно уже давно опущено. Но Роберт все умеет угадывать. Можно подумать, он по-прежнему спит в той кровати, что опустела 17 июня, когда Вебер исчез безвозвратно, укрылся, верно, в квартире своего папаши. Занятие он себе на Западе найдет, плохим рабочим его ведь не назовешь. Я не мог его перевоспитать, куда мне, ни его, ни Янауша. Хейнц — это на моей совести, а Вебер — тут я не виноват.
В воскресенье, когда я наконец увижу Роберта, сразу же спрошу, что у них было. Говорят, они не бастовали, ни в одном цехе работу не бросили. Может ли это быть? Неужто так все гладко у них прошло?
Роберт мне все расскажет. Странно, что в письме он не упоминает о Лине. Вряд ли он написал ей отдельно. Наверно, кто-нибудь сказал ему, что мы рассорились. Иначе откуда он знает? Ах да, от меня же. Я сам как-то в двух словах сообщил ему, что с Линой у меня все кончено. Неужто я сам? Мне надо было кому-то душу излить, а никого рядом не было. Его тоже не было. Но мне казалось, будто он меня слушает. Да что там — пустые бредни. Я писал ему о том, о сем, может, и об этом. Сам теперь не помню. Или он все-таки пригласил Лину?
Тони он сказал:
— В воскресенье я еду к Роберту. Он меня пригласил. Не знаешь случайно, может, и Лину тоже?
— Да что ты? — удивилась Тони. — Не такой он дурак. Не станет он вас вместе приглашать. Наша молодежная группа завтра едет на пароходе. И Лина с нами. Она организовала эту прогулку.
Даже улыбка не промелькнула на ее губах. Она только лукаво взглянула на Томаса.
В конце лета 1953 года должно было быть созвано совещание, на котором директор Бентгейм и его сын представляли собственный завод, а вице-президент Вейс и главный инженер Уилкокс — «Stanton Engineering Corporation». Они хотели договориться о новых эффективных формах сотрудничества в связи с изменившимися обстоятельствами. Приглашены были также специалисты, такие, как советник юстиции Шпрангер из Берлина и директор Бодэн, представитель крупного монтажного предприятия, с которым Бентгейму приходилось встречаться во французской зоне.
Совещание предполагалось провести на вилле «Мелани» у коммерции советника Кастрициуса.