Доверие

Перечитываю эту запись пять раз и ищу другие, но там больше ничего нет. Никаких дат. Он говорит обо мне или?..

«Теперь ты только кричишь на меня, – пишет парень в следующем томе. – Я знаю, что сам виноват. Знаю, что не могу говорить. Я умею. Просто не могу. Я… не здесь. Это все, что у меня есть. Весь я. Я не могу. Меня здесь нет».

Я замечаю закладку, которую Калеб вложил в эту книгу. Перевернув ее, вижу, что это фотография Джейка с мальчиками. Ной, которому не больше пяти лет, сидит на спортивном мотоцикле, отец – позади него. Шестилетний Калеб с длинными волосами стоит в стороне и смотрит вдаль. Такое ощущение, что он всегда мысленно находится в другом месте.

Выуживая книги с полок, нахожу одну, где большая часть записи зачеркнута, однако мне все равно удается прочитать.

«Сегодня мистер Робсон спросил, кем мы хотим быть. У меня было так много ответов».

Робсон – это учитель?

«Я хочу быть на природе, – продолжает Калеб. – Хочу взобраться на дерево. Хочу намокнуть. Хочу лежать на земле в лесу, пока дождь барабанит по листьям деревьев. Мне нравится этот звук.

Хочу, чтобы мне было тепло. Хочу что-нибудь держать в руках. Хочу говорить со своим папой. Хочу уставать, чтобы дольше спать, и хочу ходить.

Хочу влюбиться. Хочу быть в безопасности.

Хочу, чтобы все закончилось.

Хочу, чтобы все эти мысли исчезли из моей головы».

Он перечеркнул все это, оставив лишь одну строчку.

«Я хочу быть всем, что она видит».

Я пялюсь на его почерк. Она? Качаю головой. Дат нигде нет? Записи распределены беспорядочно. Что-то написано печатными буквами, что-то прописью. Где-то пропись третьеклассника, где-то – мужчины. На этих листах собраны годы размышлений, и Калеб прятал их тут, потому что знал – никто не откроет эти старые, дряхлые книги.

Он пишет все, что не может сказать.

«Ты знал меня очень давно. Теперь тебе самому ясно, что ты ничего обо мне не знаешь. Пытаешься научить меня языку жестов, словно я не умею говорить. Я храню молчание, потому что хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Жесты не помогут».

Хватаю другую книгу, складывая те, что уже просмотрела, в отдельную стопку.

«Сегодня видел, как волки задрали олениху. Нужно было подстрелить детеныша. Он не переживет зиму без нее. Твою мать, он там сейчас умирает с голоду. Черт, нужно было…

Я найду его завтра и пристрелю».

«Ной никогда не возражает, да? Если мне нужно ехать в машине с открытыми окнами, даже зимой, потому что дышать чертовски трудно. Мне нравится Ной. Он меня не достает. Он никого не достает. Ему не нужно понимать все на свете. Он не заваливает вопросами постоянно. Он умеет все пускать на самотек».

Я вытираю слезы и облизываю свои пересохшие губы, выдернув очередную книгу с полки. Ной знает, зачем ему нужно открывать окна в машине.

«Снова увидел ее улыбку сегодня. Она подняла лицо к небу и закрыла глаза. Я отчасти понимаю ее. Как мне не нужно постоянно говорить, черт побери, так и ей не нужно открывать глаза, чтобы видеть пик. Ей здесь нравится. Это заметно по тому, как она улыбается, когда не знает, что за ней наблюдают». В горло словно иглы вонзаются, перед глазами все плывет. «Она всегда выдыхает, когда так делает. Будто до этого задерживала дыхание».

Это я. Уверена, что он говорит обо мне.